Переписка с Н. Ф. фон Мекк
267. Чайковский - Мекк
1880 г. июля 12-15. Сиамаки.
Симаки,
12 июля 1880 г.
Вчера ездил в Жмеринку и провел три часа с сестрой и племянницами. Оттого ли, что сестре весело возвращаться домой, оттого ли, что она была рада меня видеть, но только она произвела на меня благоприятное впечатление. Мне показалось, что она возвращается все-таки более здоровая, чем уехала. Таня слегка пополнела, чему нельзя радоваться, так как у нее это всегда признак, что ей становится хуже. Вера одна вполне поправилась, на нее воды, очевидно, имели самое благодетельное влияние. Мне чрезвычайно отрадно было провести несколько часов с этими милыми моему сердцу особами. Свиданье-с ними рассеяло отчасти отвратительное состояние духа,. навеянное письмом известной особы и ее мамаши! Если б Вы только знали, милый друг, до чего может дойти безумие, соединенное с абсолютным бессердечием и остутствием чувства человеческого достоинства!
Получил корректуру и занимался. Погода сегодня холодная, дождливая и ветряная, но мне здесь все-таки так хорошо, так хорошо, что нельзя и выразить. Дни, проводимые мною здесь,-сущее благодеяние для меня.
13 июля.
Погода чудная! Я вполне уже оправился от маленькой неприятности и теперь стыжусь, что из пустяка, подобного письму изв[естной] ос[обы], находил возможным испытывать тоску и расстройство. В этой личности, даже в почерке руки ее, есть какой-то убийственно действующий на меня яд! От одного вида адреса, надписанного ее рукой, я тотчас же чувствую себя больным и не только морально, но и физически. Вчера, например, у меня так болели ноги, что я едва двигался и чувствовал целый день невыносимую хандру и слабость, в которой совестно было признаться Вам. Но Симаки, со всей моей милой здешней обстановкой, очень быстро исцелили меня от болезненного припадка. Сегодня я опять вполне и безусловно здоров, счастлив, доволен и покоен. Сейчас отправляюсь пешком в Тартаки. Получили ли Вы, друг мой, все мои письма как каменские, так и браиловские?
14 июля.
Вчерашняя прогулка в Тартаки была в высшей степени удачна. Я туда и назад ходил пешком и лишь через реку против купальнн переезжал в лодке. По части грибов меня преследует упорная неудача; их, несмотря на дожди, нет нигде. Почему это? Какое таинственное произрастание-гриб! Возвращался при непостижимо чудном закате солнца.
Сейчас проигрывал уже окончательно приготовленные к печати первые два действия “Орлеанской девы”. Или я очень ошибаюсь или Вы не напрасно, милый друг мой, на подаренных мне часах велели изобразить героиню моего последнего оперного произведения. Я не думаю, чтобы “Дева” была лучшим и наиболее прочувствованным из всех моих писаний, но мне кажется, что это именно та вещь, которая может сделать меня популярным. Я чувствую, что “Онегин” и некоторые мои инструментальные вещи суть более близкие мне чада всей моей нравственной индивидуальности. Я написал “Деву” с меньшим самозабвением, чем, например, нашу симфонию или Второй квартет, но зато с большим расчетом на сценические и звуковые эффекты, а ведь для оперы это главное!
Адресую это письмо уже в Аркашон.
Что делает Влад[ислав] Альб[ертович]? Занимается ли композиторскими опытами? Как его глаза? Если он когда-нибудь в свободную минутку вздумает написать мне,-доставит большое удовольствие.
Я имею сведения, что Н[иколай] Гр[игорьевич] проездом через Берлин был много раз у Иоахима и играл в тамошних музыкальных кружках, причем успех его был огромный. Будьте здоровы и покойны, дорогая моя! Юлье Карловне, Соне и Милочке (которая, вероятно, быстро растет и уж скоро превратится в Людмилу Карловну), а также мужскому поколению желаю всяких благ и удовольствий в дальнейшем путешествии. Безгранично преданный
П. Чайковский.
Ваша симацкая свекловица удивительно растет в последние дни. Мне кажется, что урожай будет отличный.
15 июля.
У меня был уже запечатан предыдущий лист и адресован в Arcachon на poste restante, как вдруг получаю большое, крайне заинтересовавшее и много порадовавшее меня письмо Ваше из Интерлакена. Поспешаю ответить на вопросы Ваши, милый, дорогой друг!
1) Достаточно того, что Вам хочется, чтобы “Орлеанская дева” была издана в четыре руки, чтобы я озаботился об этом. Только прошу Вас, друг мой, извинить меня, если я не буду иметь возможность устроить это в ближайшем будущем. Во-первых, ее нужно аранжировать, на что потребуется время; во-вторых, Юргенсон так завален работой по одновременному печатанию нескольких больших моих сочинений (опера, концерт, итальянская фантазия), что в настоящее время мне нужно подождать, дабы он мог сначала справиться с теперешней работой. Во всяком случае, позвольте Вам торжественно и положительно обещать, что я почту своим сладким и необычайно приятным долгом как можно скорее удовлетворить Ваше желание. Вы не знаете, какую услугу Вы мне оказываете, выражая такое желание, которое я могу удовлетворить! Мне так всегда хочется сделать что-нибудь угодное и приятное Вам, и так редко я нахожу к тому повод!
2) О композиторе Мошковском я имею понятие по его симфонической поэме “Иоанна д'Аpк” (мы сошлись с ним в выборе героини), слышанной мною нынешней весной в Берлине у Бильзe. Сочинение это показалось мне абсолютно бездарным, но исполненным претензии. Впрочем, по одному разу нельзя никогда составить вполне верного суждения. Может быть, я ошибаюсь, но таково было испытанное мной впечатление. Как пианиста, я его совсем не знаю.
3) Вещи Noskowsk'ого [В подлиннике: Poskowsk'oгo] я видел у Вас в Браилове, заинтересовался ими и привез их с собой сюда, но еще не проигрывал. Когда познакомлюсь с ними, напишу Вам свое впечатление.
На рысаках Ваших я не ездил еще, но непременно хочу познакомиться с ними и в первый раз, как попаду в Браилов, если и не поезжу на них, то по крайней мере посмотрю их. Признаться сказать (по свойственному мне маньячеству), я так привык, так люблю ту гнедую четверочку, которая находится в моем распоряжении, что мне и не хочется никаких других лошадей. Однако ж, так или иначе, с рысаками Вашими непременно ознакомлюсь.
Что касается Милочкиного пуделя, то я во время пребывания моего в Браилове находился с ним в самых интимных, дружеских отношениях и только по рассеянности забыл Вам написать про это милое, симпатичное создание. Впрочем, я был так увлечен Вашим попугаем, что Croquet оставался у меня на втором плане. Нужно Вам сказать, друг мой, что попугай, и именно серый попугай (которого Брем называет самым умным животным после человека и слона), всегда внушал мне страстную симпатию, а так как я редко имел случай их видеть, то, живя в Браилове, я иногда целые часы проводил в болтовне с попугаем. Иногда я садился на террасу у главного входа, ставил клетку на стол и до бесконечности наслаждался милой болтовней его. Если я не ошибаюсь, попугай этот отличается замечательной кротостью. Переезжая в Симаки, я хотел взять его с собой, и у нас с Марселем был разговор об этом, но потом я убоялся, что лишу его той Матрены, которую он беспрестанно поминает, и не решился разлучить его с ней.
Письмо Ваше пришло вчера как раз в ту минуту, когда я усаживался в фаэтон, чтобы ехать в Браилов, так что читал я его дорогой. В Браилове провел время очень приятно. Был встречен прежде всего Сroquet'ом, которого после Вашего письма мне вдвойне приятно было видеть. Долго беседовал с попугаем и ласкал его; виделся с Марселем, который, бедный, всю эту неделю проболел, очень похудел и едва еще волочит ноги; у него какая-то острая боль в пояснице. Обошел все комнаты и любовался новою мебелью Вашею; положил на место некоторые нотные книги и вместо них взял другие. Потом пил чай в Mаpиенгай, заезжал в монастырь ко всенощной и воротился домой, когда уже совсем стемнело.
Как мне нравится Ваш милый Саша с его страстью к горам, ледникам и восхождениям, и как я понимаю это! Мне кажется, что Zasenberg, на который он всходил с Пахульским, есть высшая точка верхнего Гринденвальденского ледника, называемого Mer de glaсе. Прав ли я? Как жаль, что я не посоветовал вовремя Саше сделать пешую экскурсию из Гринденвальда на Faulhorn. Был ли он там? Грандиознее вида, открывающегося с Faulhorn'a, нельзя себе ничего представить. Риги ничто в сравнении с этим. Радуюсь, что Вы побываете в Murren. Говорят, что он теперь неузнаваем, что там выстроили огромный великолепный отель, что там живет много англичан. В мое время там была жалкая лачужка, где едва-едва можно было утолить жажду и голод. Не правда ли, как англичане и американцы отравляют удовольствие делать экскурсии по Швейцарии! Я теряю всякую способность наслаждаться природой, когда рядом с собой вижу всех этих мистеpов, мистрисс и мисс, снующихся повсюду в Швейцарии не ради удовлетворения естественной потребности в впечатлениях от грандиозной природы, а как бы исполняя какую-то обязанность, какую-то повинность, наложенную приличием и обычаем на всякого благовоспитанного островитянина!
До свиданья! Дай бог Вам, дорогой друг, благополучно совершить переезд в Аркашон и найти в нем отдых!
Безгранично любящий Вас
П. Чайковский.
Поздравляю Вас, друг мой, с днем именин Владимира Карловича.