Переписка с Н. Ф. фон Мекк
310. Мекк - Чайковскому
Chateau Belair,
7 января 1886 г.
Дорогой, несравненный друг! Поздравляю Вас с наступившим Новым годом и от всего горячо Вас любящего сердца желаю Вам исполнения всех Ваших задушевных желаний, удовлетворения всех стремлений, спокойствия безмятежного и полнейшего здоровья. От души благодарю Вас, дорогой мой, за Вашу телеграмму на Новый год, но я не могла отвечать на нее по телеграфу, потому что едва ли можно посылать иностранные телеграммы в Майданово. Мы встретили и провели свои праздники хорошо, были Макс и Сашок с Анею; теперь опять все разъехались, и мы опять остались вчетвером. Милый друг мой, к большому моему горю, я не получила Вашего ответа на Мое письмо, касающееся близких нам людей, и потому-то и думала, что Вы не получили моего письма, а сожгла я Ваше письмо еще год назад, письмо на такой же предмет. Мне до крайности обидно, что я не получила этого письма Вашего, так как этот предмет сильно трогает меня за сердце. Поищите, дорогой мой, не осталось ли оно где-нибудь у Вас на столе, или не забыл ли Ваш Алеша его отправить? Я очень желала бы его получить.
В бытность Сашонка, я много слушала игры в четыре руки на фортепиано, но я, впрочем, и сама играю с нашим пианистом Ваши сочинения и имею самообольщение находить, что никто, даже из профессиональных пианистов, не интерпретирует так верно нашу Четвертую симфонию, Вашего Второго квартета и одного номера из Первой сюиты, как я??!! Нет, но, право, без всяких шуток, никто с таким благоговением не относится к Вашей музыке, как я, и, вероятно, потому никто и не понимает ее так, как я. Другие понимают в Ваших сочинениях только музыкальные стороны, я же сверх того слышу в них и разделяю чувства, выражения, поэтому в финальной части нашей симфонии есть место, которое я боготворю и которого я не могу слышать, когда исполняют его без меня, потому что оно проходит бесцветно, гладко; выражения такого горя и мольбы, от которых сердце может надорваться, проходят незаметно, а когда я играю, то я каждого нового пианиста заставляю, требую, чтобы он сыграл это хорошо, и помогаю ему в этом своим аккомпанементом. О, музыка, музыка, какое это благо для человека! Сколько тяжелого, горького она облегчает, заставляет забывать! благословенны Вы, проводники этого божественного искусства, пусть бог наградит Вас за то врачевание, которое Вы доставляете человеческому сердцу.
Ваши сочинения, дорогой мой, очень пропагандируются в Touraine и в Париже; ученики Ваши горячо их распространяют: в Touraine - Владислав Альбертович, а в Париже, я думаю, - Брандуков, виолончелист. Недавно мне говорили, что в Париже играли Ваше trio, исполнителями были Marsick, Брандуков и не помню, кто пианист. Здесь же играют Ваш Третий квартет и недавно исполняли Вашу Струнную серенаду, и хотя играли только четырьмя инструментами, но, тем не менее, она привела в восторг слушателей. Это было в частном доме в Tours, куда Влад[ислава] Альб[ертовича] пригласили на вечер, и было много публики. Мой пианист на этом же вечере играл одну из Ваших фортепианных пьес, и вообще Ваша музыка здесь постоянно в ходу, потому что Влад[ислав] Альб[ертович] приобретает здесь большие знакомства, его часто приглашают, и это дает возможность знакомить публику с Вашим именем, потому что ведь Вы знаете, что они кроме своего французского ведь ничего не знают, где что делается, но надо отдать им справедливость, что умеют, по крайней мере, ценить то, что хорошо. Про музыкантов уже и говорить нечего, но и публика в восторге от Ваших сочинений.
Скажите, дорогой мой, почему Вы думали, что меня что-нибудь принуждает жить в Belair? Чему Вы приписывали? Мне очень интересно это знать, не откажите, милый друг, сообщить мне это. На днях я хочу проехаться в Париж и тогда возьму там перевод, дорогой мой, который сейчас и пошлю Вам; но если он день-другой запоздает, то простите это, милый друг мой, потому что здесь нельзя брать перевода. Будьте здоровы, мой милый, бесценный друг. Всею душою безмерно Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Сашок всё слабенький в своем здоровье, но, конечно, и е сумасшедший, как протрезвонили в Москве, к несчастью, всё те же близкие люди. Нет, голова его яснее и правильнее рассуждает, чем у многих других, а малокровен, и поэтому устает скоро, не может много выдерживать.