Переписка с Н. Ф. фон Мекк

457. Мекк - Чайковскому

St.-Jean,

26 декабря 1888 г./7 января 1889 г.

Villa Vial.

Дорогой, несравненный друг мой! Я совсем в отчаянии, что так редко могу писать Вам, но здоровье мое так ухудшается с каждым годом, головные боли появляются всё чаще и продолжаются всё дольше, нервы в ужасном состоянии, так что я всё больше и больше теряю возможность писать что-либо. Теперь пью Виши, но они больше не помогают.

Поздравляю Вас, дорогой мой, с наступившим праздником рождества и наступающим Новым годом; от всего сердца желаю Вам полного здоровья и полного удовлетворения жизнью. Мы уже живем в новом году, я и рада, что високосный кончился; говорят, это несчастливые года. Простите, дорогой мой, что чернила такие бледные, но я не знаю, что с ними поделать; были отличные и вдруг стали совсем белесые.

Про исполнение Вашей новой симфонии, милый друг мой, я только читаю в газетах и сокрушаюсь, что лишена наслаждения слышать ее.

Зачем я не Людвиг Баварский, который мог приказывать исполнять оперы для него одного! А я бы не затрудняла операми, а требовала бы только оркестровых сочинений и камерной музыки, Ваших божественных квартетов! Ваше недовольство новою симфониею, дорогой. мой я приписываю только Вашей всегдашней излишней строгости к себе и имею в этом поддержку и в газетных отзывах и в мнении Танеева, который же в восторге от Вашей Пятой симфонии, и, конечно, иначе и быть не может. В будущее воскресенье будет в Monte-Karlo русский концерт, в котором будут исполнять Вашу Первую сюиту; мне очень хочется поехать. Я не помню, сообщала ли я Вам, милый друг мой, что у меня теперь в доме превосходный пианист Петербургской консерватории Б. Р. Доманевский. Он замечательный виртуоз, техника у него поразительная и хорошая передача сочинений, но я как-то мало могу пользоваться его талантом, - такой уж у него характер. Он поляк, и его портрет находится в издании “Celebrites Musicales”, наружность самая некрасивая, какую только природа могла придумать, но талант огромный. Данильченко по-прежнему у меня, попрежнему ленив и теперь только увлекается рулеткою. Так как Monte-Carlo от меня всего девять километров, то он ездит беспрестанно и проигрывает все свое жалование, а получает по двести рублей в месяц, и всё отыскивает систему, чтобы выиграть, а советов не слушает; упрям, как хохол. Есть еще у меня в доме доктор из Москвы, бесцветная личность, но с претензиями на значение. Я очень мало имею удовольствия от своего персонала, но что делать: хороших людей надо искать днем с огнем, и то не найдешь.

Из Вашего письма, милый друг мой, я вижу, что Вы получили только одно мое письмо через Юргенсона, а я послала два. Мне очень обидно, если мои письма пропадают, и я очень прошу Вас, дорогой мой, дать мне теперь Ваш адрес.

Я езжу иногда на могилу Веры Львовны и всегда с болью в сердце смотрю на эту преждевременную могилу, хотя она очень красива, вся убрана цветами; на середине крест из белых цветов. Недавно я отвезла венок по поручению дочери моей, Сони Корсаковой. А ей, т. е. моей Соне, бог дал сына на днях, которого назовут Дмитрием. А моя бедненькая Милочка также попала в такое положение; сама только что вышла из bebe, а уже будет возиться со своим bebe. Она рада, а я очень боюсь, ей ведь только шестнадцать с половиною лет, и, к несчастью, она не может себя держать так, как следует, т. е. делать побольше движения, быть на воздухе и т. п., потому что в Москве это невозможно, в особенности ей, которая не привыкла ни к русскому холоду, ни к московскому неблагоустройству.

Но, однако, я всё Вам жалуюсь на что-нибудь; видно, уже по свойству старости. Но вот скажу теперь, что у нас чудно хорошо: солнце, розы, море упоительны, восхитительны! Нельзя и поверить, что в России люди замерзают в сугробах. Будьте здоровы, мой милый, драгоценный друг, и не забывайте горячо любящую. Вас

Н. ф.-Мекк.

дальше >>