Биография Чайковского. «Неслыханный подвиг»
Лиза просит Германа уйти. Покорно и печально звучит его ариозо «Прости, небесное созданье», интонационно связанное с вдохновенной темой любви, которая теперь приобретает торжественность, патетичность, а в момент кульминации прерывается судорожно-напряженной музыкой — темой тайны трех карт. Появляется Графиня, разбуженная шумом. Успокоенная внучкой, она уходит. Герман, спрятавшийся на балконе, охвачен ужасом. Он вспоминает анекдот, рассказанный Томским. У него возникает мысль овладеть тайной, разбогатеть и соединиться с любимой, но страх побеждает: «Могильным холодом повеяло вокруг. О страшный призрак, смерть, я не хочу тебя!..» Когда Лиза, проводив бабушку, возвращается, Герман приходит в себя: он вновь во власти страстного, вдохновенного чувства, которому Лиза уже не в силах противостоять. Тема ариозо Германа «Дай умереть, тебя благословляя» звучит в оркестре ликующе, как восторженный гимн любви, хотя тяжелая поступь мерных, мрачных аккордов, сопровождающих мелодию, вносит зловещий колорит, словно предвещая трагическую развязку.
Третья картина по своему месту в развитии сквозного действия является как бы отстраняющей драматически насыщенные события. (Она включает в себя интермедию-пастораль «Искренность пастушки», в которой принимают участие Прилепа, Миловзор, Златогор. Светлая, изящная, стилизованная музыка танцевальных номеров, хора, дуэта Прилепы и Миловзора «Мой миленький дружок» и других ансамблей навеяна музыкой обожаемого Моцарта.) Однако именно в этой картине происходит важнейшее событие в развитии драмы. Идея обладания тайной трех карт становится для Германа маниакальной, постепенно совершая перелом в его психике: средство превращается в цель. Если в начале этой картины Герман находился еще во власти любви к Лизе и ожидании встречи с ней, думал только о любимой («Три карты знать, и я богат. И вместе с ней могу бежать прочь от людей... Проклятье! Эта мысль меня с ума сведет»), то теперь, когда Лиза дает ему ключ от спальни Графини, через которую он сможет проникнуть в ее комнату, сомнений уже нет: «Сама судьба так хочет, и я буду знать три карты». В оркестре все настойчивее звучит тема тайны трех карт, словно идея обогащения окончательно овладевает воображением Германа.
Четвертая картина — кульминация драматической любви Германа и Лизы, кульминация психологической коллизии. Эта сцена особенно близка к пушкинской повести: та же медлительность течения времени ожидания, мрачное и жуткое ощущение тишины. Открывается картина оркестровым вступлением — настороженным шорохом альтов, повторяющих одну и ту же интонацию «вздоха», впервые звучавшую в квинтете «Мне страшно». С мольбой, словно пытаясь вырваться из оцепенения, звучит восходящий мотив, интонационно родившийся из темы припева баллады «Три карты!» (но в том варианте, который был дан во второй фразе квинтета «Мне страшно» и близкий теме ариозо Лизы «Откуда эти слезы»). Щемящая тоска слышится в многократном повторении этого мотива (становящегося лейттемой четвертой картины) у скрипок, постоянно и настойчиво прерываемого темой тайны Графини — приглушенным коротким отрывистым звуком у виолончелей и контрабасов. Этот восходящий мотив постепенно начинает приобретать характер фатальности, неотвратимости судьбы. Он переходит из оркестра в вокальную партию Германа. И когда Герман появляется в спальне Графини и видит висящий на стене ее портрет («какой-то тайной силой я с нею связан роком. Мне ль от тебя, тебе ли от меня, но чувствую, что одному из нас погибнуть от другого!»), мотив получает в вокальной партии героя полное развитие и смысловое выражение. Именно в этой сцене-монологе Германа наиболее ярко раскрывается близость темы любви, искаженной страданием и безумием, и «роковой» лейттемы «Три карты!».