М. П. Чехова. А. П. Чехов и П. И. Чайковский

Имя Петра Ильича в конце восьмидесятых годов прошлого столетия было известно не только в музыкальных кругах, но и среди самых широких слоев русской интеллигенции.

В нашей семье музыкальные произведения Чайковского были очень популярны. Антон Павлович знал и любил многие оперы, романсы и музыкальные пьесы Чайковского. Я помню, как однажды он далее пытался подобрать на рояле одним пальцем запомнившуюся ему мелодию из какой-то симфонии Чайковского!

Бывая в Петербурге, Антон Павлович познакомился там с братом Петра Ильича Модестом Ильичом Чайковским — драматургом, переводчиком и либреттистом ряда опер, в том числе и опер П. И. Чайковского. Завтракая однажды у Модеста Ильича, Антон Павлович встретился там с Петром Ильичом1. Из разговора за завтраком брат узнал от Петра Ильича, что тот читал его рассказы2.

Осенью 1889 года Антон Павлович собирался издавать новый сборник своих рассказов под общим заголовком «Хмурые люди». 12 октября 1889 года он написал Петру Ильичу письмо с просьбой разрешить посвятить эту книжку ему. Он писал, что «это посвящение, во-первых, доставит мне большое удовольствие, и, во-вторых, оно хотя немного удовлетворит тому глубокому чувству уважения, которое заставляет меня вспоминать о Вас ежедневно». В конце письма он добавил: «Если Вы вместе с разрешением пришлете мне еще свою фотографию, то я получу больше, чем стою.. .»3.

И вот через день, 14 октября, в ответ на письмо брата к нам домой совершенно неожиданно пришел сам Чайковский! Брат принял его внизу в своем кабинете. Петр Ильич принес свою карточку с надписью «А. П. Чехову от пламенного почитателя. П. Чайковский. 14 окт. 89». Эта фотография всегда находилась в кабинете брата, где бы мы ни жили. Она и до сего времени висит на одной из стен кабинета Антона Павловича в ялтинском Доме-музее4.

Я не присутствовала во время их разговора. Но со слов Антона Павловича знаю, что Петр Ильич предложил ему написать либретто для новой задуманной им оперы «Бэла», в основу которой должен был лечь сюжет лермонтовской «Бэлы». Младший брат Михаил, видимо присутствовавший при этом разговоре, рассказывал в своих воспоминаниях, что Чайковский говорил брату о распределении голосов:

— Бэла — сопрано, Печорин — баритон, Максим Максимыч — тенор, Казбич — бас.

— Только, знаете ли, Антон Павлович,— сказал Чайковский,— чтобы не было процессий с маршами; откровенно говоря, не люблю я маршей.

О том, как отнесся к этому посещению Антон Павлович, можно судить по написанному им на другой день письму к Суворину: «Вчера был у меня П. Чайковский, что мне очень польстило: во-первых, большой человек, во-вторых, я ужасно люблю его музыку, особенно „Онегина". Хотим писать либретто».

Чайковский у нас курил и, уходя, забыл свой портсигар. Антон Павлович в тот день послал его Петру Ильичу, а также свою фотографию и книгу рассказов с таким сопроводительным письмом:

«Очень, очень тронут, дорогой Петр Ильич, и бесконечно благодарю Вас. Посылаю Вам и фотографию, и книгу, и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне.

Вы забыли у меня портсигар. Посылаю Вам его. Трех папирос в нем не хватает: их выкурили виолончелист, флейтист и педагог».

«Виолончелистом» и «флейтистом» были постоянные гости в нашем доме, наши друзья М. Р. Семашко и А. Н. Иваненко, «педагогом» — брат Иван Павлович. Они выкурили эти папиросы не столько потому, что у них не было своих, сколько потому, что они принадлежали самому Чайковскому! На книжке, посланной Чайковскому, Антон Павлович сделал такую надпись: «Петру Ильичу Чайковскому от будущего либреттиста»5.

Вскоре Петр Ильич прислал Антону Павловичу билет на право посещения симфонических концертов в Колонном зале Благородного собрания (ныне Дома Союзов) в течение всего сезона. Это были очень интересные концерты, на которых в тот год дирижировали при исполнении своих произведений сами композиторы. Я всю зиму с удовольствием ходила по этому билету Чайковского в Колонный зал и наслаждалась великолепными концертами. Однажды я была на концерте какого-то неизвестного мне композитора и увидела в зале П. И. Чайковского. Он сидел на краю эстрады за колоннами и слушал музыку. Мое место было близко, и я не открывая глаз весь вечер смотрела на Чайковского,— так велико было обаяние его личности.

О том, как высоко оценивал творчество Чайковского Антон Павлович, можно судить еще по одному письму к Модесту Ильичу Чайковскому: «Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич,— до такой степени я уважаю его. Если говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом»6.

Петр Ильич тоже восторженно отзывался о творчестве Антона Павловича, называл его в одном из своих писем к друзьям «будущим столпом нашей словесности», а самому Антону Павловичу писал [23 октября 1891 года], отвечая на посвящение ему сборника рассказов: «Ведь я настоящим образом не благодарил Вас за посвящение „Хмурых людей", чем страшно горжусь. Помню, что во время Вашего путешествия я все собирался написать Вам большое письмо, покушался даже объяснить, какие именно свойства Вашего дарования так обаятельно и пленительно на меня действуют. Но не хватило досуга, а главное— пороху. Очень трудно музыканту высказать словами, что и как он чувствует по поводу того или другого художественного явления».

Предполагавшаяся совместная работа Антона Павловича с Чайковским над новой оперой не состоялась. Антон Павлович вскоре уехал на Сахалин, а Петр Ильич в 1893 году неожиданно скончался. Наша семья восприняла его смерть как большое горе7.

← в начало | дальше →