В. В. Ястребцев. Из моих воспоминаний о П. И. Чайковском
Прошло более пяти лет со дня моего первого и единственного визита, и вот я неожиданно снова встретился [с Петром Ильичом] — вечером 9 мая 1893 года,— на этот раз при совершенно других условиях: на именинах Римского-Корсакова, на которые у него собрались кое-кто из его близких друзей, и в том числе Чайковский. Говорили, как и всегда в подобных случаях, о разной разности: о критических статьях Серова, печатавшихся отдельным изданием; о музыке «Каменного гостя», столь мало любимой Чайковским; о «Жизни за царя» и о том, что Петр Ильич, вопреки установившемуся мнению, любит эту оперу ничуть не меньше «Руслана»; далее, что он вполне искренне восхищается музыкою «Юдифи», тем более что с этою оперою у Чайковского тесно связывались воспоминания о его юности. Сверх того, Петр Ильич рассказывал нам о своих заграничных поездках, во время которых ему не раз приходилось, в буквальном смысле слова, скрываться под чужим именем, чтобы хотя таким способом избегнуть разного рода знакомств в среде совершенно случайных поклонников, уверяя их, что он вовсе не Чайковский, а только поразительно похож на него. В заключение говорили о Русском музыкальном обществе, о том, что положительно необходимо поднять значение симфонических концертов, ибо эти концерты, со времени ухода Ганса фон Бюлова и А. Г. Рубинштейна, окончательно упали и заглохли, и что только человек с действительно крупным музыкальным именем, как, например, Чайковский, Римский-Корсаков или же Балакирев, может еще спасти их от окончательной гибели. «Вы знаете,— сказал Чайковский,— я вовсе не дирижер, так как, исполняя лишь свои произведения и дирижируя Девятою симфониею Бетховена, я, конечно, далеко не опытен в этом деле. Но допустим даже,— продолжал он,— что, работая всецело на этом поприще, я не провалил бы взятой на себя трудной, ответственной задачи,— что тогда? Неужели бы я этим пробудил нашу давно уснувшую петербургскую абонементную публику и поднял бы на должную высоту музыкальные интересы столицы?! Нисколько!.. Мне пришлось бы только целых полгода вычеркнуть из своей жизни, принести себя в жертву... и кому же? Какому-нибудь Петерсону, который, конечно, ежедневно бы стал являться ко мне с настойчивыми предложениями исполнить то или другое из произведений гг. М. Щванова] и Н. Соловьева], ссылаясь на то, что в противном случае я могу нанести существенный (!) ущерб интересам Русского музыкального общества, вооружив против него критику (?!). Ну, а я лично,— заключил Петр Ильич,— композитором г. И[ванова] не считаю и сочинений Соловьева] не терплю, как равно не выношу и этих прославленных шарлатанов вроде Арриго Бойто, с которым я имел несчастье в один и тот же день докторизораться при Кембриджском университете, и Леонкавалло».
Последний раз, и то издали, я видел Чайковского 16 октября того же года; он дирижировал в Дворянском собрании своей новой, Шестой симфонией (ор. 74), кончающейся так неожиданно, так загадочно трагически звуками финального адажио. Никто, конечно, из присутствовавших на этом концерте, слушая заключительные, таинственно-мрачные аккорды тромбонов, не думал, что эти минуты в жизни Чайковского будут его последними мгновениями на поприще служения искусству; что, покрывая аплодисментами гениального творца «Зимних грез», «Ромео и Джульетты», «Бури», «Франчески», «Манфреда» и «Патетической симфонии», мы навеки прощались с ним, так как уже в ночь с 24 на 25 октября его не стало! 28 октября, в день похорон, я был на Александро-Невском кладбище; видел, как опустили гроб в свежевырытую могилу, как затем засыпали ее землею и роскошными цветами, и, однако, все то, что происходило передо мной, все это казалось мне каким-то чудовищным, невероятным сном. Впрочем, такие люди, как Чайковский, в сущности, не умирают, так как их имена и творения переживают десятки поколений!..
В заключение позволю себе высказать следующее: Чайковский как композитор был несомненно одним из даровитейших выразителей своей эпохи. В современности его музыки, мне думается, и скрывается основная причина, пожалуй, даже тайна, его громадной популярности. Действительно, в то время как Мусоргский с Даргомыжским ударились в крайний, не всегда художественный натурализм и жанр; Бородин углубился в эпоху доисторическую, с ее заманчивою могучею, богатырскою далью; Римский-Корсаков, этот, бесспорно, величайший из современных музыкальных художников, отвлекся в свой собственный, ярко индивидуальный бытовой, языческий, сказочный, или правильнее, «призрачный», мир, полный тончайшей, почти недосягаемой красоты и поэзии, а Ц. Кюи со своим изумительно талантливым «Вильямом Ратклифом» отлетел в чуждую нам Шотландию,— Чайковский всецело проникся духом времени и со всею нервностью и горячностью своей глубоко чуткой и впечатлительной натуры откликнулся на зов его, и вот, воплощая в звуках образы прошлого: эпоху наших дедов и прадедов, он всегда оставался верен себе и, быть может, сам того не замечая,— «изображал лишь нас самих» с нашими неразгаданными сомнениями, нашими скорбями и радостями4.
Комментарии:
Ястребцев Василий Васильевич (1866—1934) — музыкальный писатель, друг Н. А. Римского-Корсакова.
Опубликовано: РМГ, 1899, № 10, с. 306—310; Воспоминания о Чайковском, изд. 1, с. 345—350; изд. 2, с. 249—253; изд. 3, с. 250—254.
1 О концерте 5 марта 1887 г. см. коммент. 10 к воспоминаниям А. В. Панаевой-Карцовой.
2 24 октября 1887 г. в первом Русском симфоническом концерте под управлением Н. А. Римского-Корсакова были исполнены сочинения Бородина: симфония № 2, h-moll, музыкальная картина «В Средней Азии», две части — allegro и скерцо — из третьей, неоконченной симфонии a-moll, увертюра к опере «Князь Игорь», половецкий марш из этой же оперы и пять романсов: «Спящая княжна», «Фальшивая нота», «Отравой полны мои песни», «Для берегов отчизны дальной» и «Арабская мелодия».
3 Ныне улица Ракова.
4 Следует отметить, что выводы, сделанные В. В. Ястребцевым в конце воспоминаний, несколько преждевременны. Не надо забывать, что в эти годы творчество композиторов «Могучей кучки» не получило еще должной оценки. Мусоргский широкое призвание завоевал позже, с музыкой Бородина только начинали знакомиться; что касается творчества Римского-Корсакова, то многие его произведения еще не были написаны, а такие оперы, как «Садко», «Царская невеста» и другие, впервые были поставлены в Москве на сцене оперного театра С. И. Мамонтова в конце 90-х гг.