М. Ипполитов-Иванов. Из книги «50 лет русской музыки в моих воспоминаниях»

Большим событием в музыкальной жизни Тифлиса был второй приезд к нам П. И. Чайковского — уже в качестве дирижера симфонического [концерта] 20 октября 1890 года. Я, как и в первый его приезд, волновался страшно; в первом случае я волновался за себя, за публику и за весь ход событий нашего музыкального торжества, сейчас же предстоял экзамен оркестру, а следовательно, и всей подготовительной работе. Необходимо было облегчить работу Петра Ильича — проделать всю черновую подготовку; программу он наметил из своих произведений довольно трудную и для оркестра ответственную, а именно: Первую сюиту, Серенаду для струнных инструментов и увертюру «1812 год», к этому были прибавлены соната для фортепиано в исполнении И. М. Матковского и романсы в исполнении И. Я. Соколова5. Весь концерт прошел в бесконечных овациях любимому композитору и дирижеру; оркестром он остался очень доволен, и я торжествовал, так как все его комплименты в отношении оркестра косвенно относились и ко мне. Петр Ильич начал волноваться дня за два до концерта и в день концерта в особенности; мы старались его всячески развлекать; возили в Ботанический сад, где он любил гулять, затем показывали ему великана в одном из балаганов и в заключение даже катали на каруселях, что его очень развлекло, а затем завезли его перед концертом домой и уложили спать. Вечером он был бодр и весел, жаловался только, что совершенно забыл Сюиту и не может вспомнить, как начинается вступление к фуге. Но это ему только казалось. Он превосходно наизусть провел фугу, ни разу не заглянув в партитуру. Военный оркестр блистательно выполнил свою задачу, чем доставил большое удовольствие командующему войсками С. А. Шереметеву, пожелавшему блеснуть своими военными оркестрами. Вечер закончился парадным ужином в Артистическом обществе с рядом сердечных речей, тостов и приветствий.

В этот период Петр Ильич провел в Тифлисе больше месяца; мы были с ним в постоянном общении и дружески с ним сошлись, он часто приходил к нам к обеду или к завтраку и любил подолгу играть с моей маленькой дочерью Таней, которую называл Шишечкой. Однажды он зашел к нам, когда Варвара Михайловна пела его «Канарейку» — романс из очень ранних его произведений. Он долго прислушивался и, наконец, спросил: «Что это вы поете?» — Она с удивлением на него посмотрела, а он продолжал: «Что это? Очень милая вещь». Она, смеясь, ответила: «Больше чем милая». Петр Ильич удивился и говорит: «Чему же вы смеетесь? Я серьезно говорю, что очень мне нравится». Потом долго и сам смеялся, узнав, что это его произведение.

Чайковский очень любил голос и исполнение Варвары Михайловны, часто подолгу заставлял ее петь. Играя с ним как-то в карты, я машинально напевал одну фразу из его оперы «Чародейка»; он долго терпеливо слушал меня и, наконец, спросил: «Скажи, пожалуйста, я вот больше часа слушаю, что ты напеваешь, и решительно не могу вспомнить, откуда это, знаю, что что-то знакомое, но что, не могу вспомнить?» Оказалось, что он не мог вспомнить одну из главных тем «Чародейки». С Э. Ф. Направником так же было, что он, напевая рондо Фарлафа, три дня не мог вспомнить, откуда это. Такие заскоки памяти чаще всего встречаются у музыкантов, ввиду обилия в голове самых разнообразных тем. <...>

В [1890] году6 в Тифлисе Петр Ильич пробыл до конца октября. Двадцатого состоялся его концерт, а двадцать второго он выехал обратно в Москву — и далее в Петербург, на постановку «Пиковой дамы». Как-то, зайдя к нему в конце сентября, я застал его очень взволнованным; на мой вопрос, что с ним, он ответил: «Вот письмо, которое может перевернуть всю мою жизнь»,— при этом вкратце передал мне содержание письма Н. Ф. фон Мекк, в котором она сообщает о невозможности более субсидировать его ввиду грозящего ей разорения. Как известно, Петр Ильич ежегодно получал от нее пособие в размере шести тысяч рублей, что давало ему возможность спокойно отдаваться творческой работе. Потеря шести тысяч рублей не могла, конечно, не взволновать Петра Ильича, так как это обстоятельство сильно сокращало его бюджет, но высказанное в письме Н. Ф. фон Мекк обидное для него предположение, что с прекращением субсидии он может забыть ее, друга, который спас его в самую критическую минуту его жизни, оскорбило его до глубины души; он долго не мог успокоиться и только через неделю ответил ей искренним и все разъясняющим письмом [от 22 сентября 1890 года].

← в начало | дальше →