Ю. Л. Давыдов. Последние дни жизни П. И. Чайковского (Комментарии)
По настоятельной нашей просьбе доктор Бертенсон сообщил нам следующее:
— Я был позван к Петру Ильичу в четверг, 21 октября, вечером моим братом доктором В. Б. Бертенсоном, который был близким человеком в семье Чайковского и постоянно лечил всех членов этой семьи. Приехав в квартиру М. И. Чайковского, где находился Петр Ильич, около десяти часов вечера, я застал покойного в состоянии так называемого альгидного периода холеры. Картина болезни была безусловно характерной, и холеру сразу же пришлось признать очень тяжелой. Мы начали применять все указываемые при таком состоянии наукой средства. К двум часам ночи удалось добиться того, что судороги, которые ко времени моего приезда были настолько сильны, что больной „криком кричал", почти прекратились. Приступы же поноса и рвоты стали значительно реже и слабее. Я уехал ночью, оставив при больном моего брата. Под утро на пятницу, во время моего отсутствия, в состоянии Петра Ильича последовало новое ухудшение: судороги вновь возобновились и явился настолько сильный упадок деятельности сердца, что мой брат вынужден был сделать Петру Ильичу подкожное вспрыскивание мускуса и камфары. Рано утром в пятницу брата моего сменил мой ассистент — д-р Мамонтов, а в одиннадцать часов утра приехал и я. Состояние больного было таково, что у меня явилось убеждение в миновании припадков, которые грозили ночью больному смертью.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я Петра Ильича.
— Неизмеримо лучше,— ответил он — Благодарю вас: вы вырвали меня из когтей смерти...
Судорожный период холеры можно было считать оконченным. К сожалению, второй период — реакционный — не наступил. Надобно сказать, что в таких тяжелых формах холеры, какая была у Петра Ильича, почки обыкновенно перестают функционировать. Происходит это вследствие быстрого их перерождения. Со времени начала болезни у покойного явилось полное прекращение отправлений почек. Явление это весьма опасно, ибо влечет за собою отравление крови составными частями мочи. Однако в пятницу резко выраженных признаков этого отравления еще не было. Все средства применялись для того, чтобы вызвать деятельность почек, но все они оказались безуспешными. Тем не менее одного из этих средств — ванны — я до субботы не применял и вот почему. Мать покойного Петра Ильича скончалась от холеры и скончалась именно в то время, когда ее посадили в ванну. Это обстоятельство было известно Петру Ильичу и как в нем, так и во всех родственниках его поселило суеверный страх к ванне. В субботу признаки отравления мочой сделались очевидными, причем у больного явилось новое и весьма значительное усиление поноса, указывавшее уже на паралитическое состояние кишок. Этот понос очень подавляюще повлиял на покойного, и он обратился ко мне со словами:
— Бросьте меня, не мучайтесь; все равно мне не поправиться.
Я обратился к Петру Ильичу с предложением сделать ванну. Он охотно согласился. Когда его посадили, я спросил:
— Не неприятна ли вам ванна?
— Напротив, приятна,— отвечал он, но через некоторое время, жалуясь на слабость, стал просить, чтобы его вынули.
Непосредственное действие ванны было благоприятно: явился теплый пот, а вместе с ним и надежда на ослабление явлений мочевого отравления и на восстановление деятельности почек. Но к вечеру эта надежда была потеряна. Появилась спячка и внезапный упадок сердечной деятельности, настолько сильный, что остававшийся при Петре Ильиче мой ассистент доктор Зандер, вспрыснув больному мускус, послал за мною. Я застал Петра Ильича в коматозном состоянии и с крайним упадком работы сердца, из которого его удавалось выводить лишь на самое короткое время. Так, например, когда ему предлагали питье, он вполне сознательно принимал его, причем говорил: „довольно", „еще" и т. д. В десять с половиной часов вечера все надежды на возможность благоприятного поворота течения болезни совершенно исчезли. Спячка становилась все глубже, пульс оставался неощутимым, несмотря на повторные и частые вспрыскивания под кожу возбуждающих средств. В два часа ночи началась агония, а в три часа ночи Петра Ильича не стало» (Новое время, 1893, 27 окт.).