Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
Успех оперы с внешней стороны был большой. Композитора стали вызывать посте второго акта очень шумно и единодушно. В настроении публики замечалось то возбужденное состояние, которое вернее вызовов определяет успех.
В ложе второго яруса сидел Илья Петрович с семьею. Старичок сиял от счастья. Тем не менее на мой вопрос: «что лучше, по его мнению, для Пети — переживать этот успех или, будучи чиновником, получить орден Анны первой степени?» — отвечал: «все-таки Анненская звезда лучше». Это был один из редких случаев, когда обнаруживалось, что в глубине души Ильи Петровича все-таки таилось сожаление о том, что Петр Ильич не чиновник. Не мелкое тщеславие и прозаичность вожделений для детей руководила отцом в этом случае, а мудрое сознание, что судьба обыкновенных людей счастливее и покойнее...
После представления члены дирекции московского и петербургского отделений Имп. рус. муз. общ. дали по подписке ужин в ресторане Бореля в честь Петра Ильича. На этом ужине директор Петербургской консерватории, М. П. Азанчевский, прочел следующее письмо:
Милостивый Государь П. И. Михаил Алексеевич Кондратьев, умерший в 1872 г., завещал петербургскому отделению Имп. рус. муз. общ. капитал в 7500 р. с тем, чтобы проценты с оного назначались на поощрение русских композиторов.
Стремясь к осуществлению мысли завещателя, Спб. дирекция общества не могла не остановить внимания на ваших композиторских заслугах. В течение девяти последних лет существования общества концерты его, сначала в Москве, потом в обеих столицах, постоянно знакомили публику и знатоков с новыми образцами вашего творчества и вашего искусства. Таким образом, из ваших произведений были исполнены две симфонии, две программные симфонические поэмы («Фатум» и «Буря»), увертюры, концертная (Фа-мажор) и к трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта», смычковый квартет и хор из фантастической неоконченной оперы.
Спб. дирекция общества, отдавая дань справедливости высоким достоинствам названных произведений, не упускает также из вида и печатных ваших произведений для фп. и для пения с фп., из которых многие были исполнены и еще более укрепили высокое мнение современников о вашей композиторской деятельности. Наконец, милостивый государь, ваши музыкально-драматические произведения («Воевода» и «Опричник»), представленные в Москве и Петербурге, сделали ваше имя еще более известным публике и возбудили единодушное сочувствие к вашему таланту.
Спб. дирекция И. Р. М. О. считает себя счастливою тем, что патриотическое пожертвование М. А. Кондратьева ставит ее в возможность выразить вам вещественным знаком свое глубокое уважение к вашим произведениям. Препровождая к вам 300 р., составляющие проценты с названного капитала, дирекция просить вас принять эту сумму как посильную дань ее признательности за ваши произведения, столь часто составлявшие украшение программ концертов Рус. муз. общ.
Подписали: М. Азанчевский. Э. Направник, П. Бражников, барон Фи-тингоф-Шель, И. Варгунин, А. Оппель, А. Герке, В. Трофимов.
Печатные отзывы об «Опричнике» были и многочисленны, и разноречивы. Ц. Кюи в «Спб. ведомостях» все в этой опере признал хуже худшего, начиная с либретто. Его «можно думать, делал какой-нибудь гимназист, не имеющий понятия ни о требованиях драмы, ни оперы». «Та же незрелость и неразвитость отразились и в музыке, бедной идеями и почти сплошь слабой без единого заметно выдающегося места, без единого счастливого вдохновения, — с капитальнейшими недостатками, понятными в начинающем ученике, но не в композиторе, исписавшем такое количество нотной бумаги». Упомянув о том, что творческий талант Чайковского, заметный в его симфонических вещах, «в «Опричнике» отсутствует вполне», затем оговорив, что «еще немного лучше остального хоры, и то только в техническом отношении и потому, что темы их взяты из народных песен», строгий критик продолжает: «пошлые кантилены Чайковского, ложная, притворная горячность, неустрашимость, с которой он погрязает в плоское и тривиальное, откровенность, с которой он обнаруживает безвкусие, возбуждают глубокое сожаление, а по временам даже отталкивают». Казалось бы, что весь словарь порицательных выражений исчерпан уже, но вдохновение Ц. Кюи в этом отношении неиссякаемо. Он продолжает: «Опричник» не выдерживает сравнения не только с операми русской школы (т. е. «Псковитянкой» и «Борисом»), но и с операми Серова (Автор «Рогнеды» был в великом презрении у Ц. Кюи.) и с «Кроаткой» Дютша». Но и этого показалось мало Ц. Кюи, и он наносит последний, с его точки зрения смертельный, удар автору «Опричника», провозглашая, что «эта вещь хуже итальянских опер».