Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
Выехали мы из Москвы в двадцатых числах декабря.
Все, даже неудачи этого путешествия, вроде снежных заносов и вследствие этого почти 12-часового опоздания, ночь, проведенная в отвратительной корчме в Бресте, — оставило во мне неизгладимо отрадное воспоминание, главным образом потому, что мое восторженное состояние при выезде, интерес к каждой подробности «заграницы», невольно заражали Петра Ильича, и он, радуясь моей радости, подсмеиваясь над моей наивностью неопытного путешественника и забавляясь ролью руководителя очень впечатлительного компаньона, сам был весел и необыкновенно радостен в течение всего времени нашей поездки. Показывая мне Берлин, он, по его собственным словам, точно сам впервые видел этот город, и вряд ли там в те дни были другие более счастливые и веселые два человека.
Из Берлина мы отправились в Женеву, к сестре. Там мы в семье Давыдовых провели дней десять и затем через Понтарлье, ради красивой дорога, приехали в Париж. Здесь, как и в Берлине, Петр Ильич, уже свыкшийся с этим городом, показывая его мне, переживал свои впечатления 1861 года и видел его будто в первый раз.
В это пребывание в Париже Петру Ильичу пришлось пережить одно из сильнейших музыкальных впечатлений.
3-го марта (19-го февраля) 1875 г. в Париже в первый раз шла опера Бизе «Кармен». Владимир Шиловский, бывший на этом представлении в числе меньшинства (опера первоначально имела успех ниже среднего), оценил необычайные красоты этого произведения и, желая поделиться своими восторгами, прислал из Парижа в Москву своему бывшему учителю клавираусцуг оперы. Никогда до этого произведение современной музыки не пленяло так нашего композитора. Он был в совершенном упоении от смелых и оригинальных красот как текста, так и музыки. С этой поры уже можно было предсказать, что темой для своей следующей оперы Петр Ильич не возьмет ни истории царей, ни богов, ни картонных бояр и боярышней, а нечто столь же жизненное и близкое нам, как грустная история любви дон-Хозе. Смерть Бизе, случившаяся через три месяца, день в день, после первого представления «Кармен», еще усилила болезненно-страстное увлечение как самой оперой, так и талантом безвременно погибшего мастера.
И вот, на наше счастье, как раз во время нескольких дней нашего пребывания в Париже возобновили «Кармен» в Комической опере. Редко в жизни я видел брата таким взволнованным от театрального зрелища. Объясняется это тем, что хотя музыка оперы была ему известна уже, но здесь впервые он познакомился с красотами инструментовки партитуры, кроме того, значительное влияние на впечатление оказало удивительное исполнение роли Кармен г-жой Галли-Марье. Как певица, она не выдавалась из ряда, потому что голосовые средства ее были далеко не первоклассные, но зато как актриса — это было одно из самых очаровательных дарований. В ее исполнении Кармен, сохраняя всю жизненность этого типа, в то же время была окутана какими-то неподдающимися описанию чарами жгучей, необузданной страстности и мистического фатализма. В сцене гадания она сообщала характеру Кармен глубину настроения, потрясающе действовавшую на зрителей. Петр Ильич, я помню, тоща же мне рассказывал, будто на последнем представлении перед смертью Визе Галли-Марье в этой сцене действительно выбрасывала из колоды карт одни пики. Будучи суеверной, она так была потрясена, что ей сделалось дурно, и она не могла кончить действия. После этого невольно казалось, слушая ее, что во время монолога в ее воображении носилась фигура безвременно погибшего мастера, и это, может быть, делало ее исполнение таким трогательно прекрасным и вызывающим слезы у слушателей.
В воспоминание этого вечера Петр Ильич купил портрет автора «Кармен» и написал на нем: «Бизе — 20/8 января 1876 г.» (Хранящийся и поныне в Клину.). Но и без надписи он никогда не забывал впечатления этого вечера.
Два дня спустя мы расстались. Петр Ильич вернулся в Россию, я остался во Франции.