Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
№ 249. К А. Чайковскому.
14-го мая.
<...> Я в последнее время часто прихварываю, и это обстоятельство заставляет меня принять твердое решение лечиться. Я подробно переговорил с доктором, и он находит нужным мне выдержать курс лечения в Виши. Теперь адски хлопочу достать денег на заграничное путешествие и хочу через неделю выехать. Я отправлюсь отсюда прямо к Н. Кондратьеву, у которого хочу провести две недели. Может быть, оттуда прокачусь в Каменку и потом на два месяца за границу.
26-го мая Петр Ильич выехал из Москвы, как собирался, прямо к Н. Кондратьеву, но остался там менее, чем хотел, и 4-го июня уже был в Каменке. Там в то время состоял на службе при сахарном заводе доктор Штраус, большой приятель Петра Ильича, а также один из немногих медиков, внушавших ему доверие. По решению его наш больной отправился в середине июня в Виши, через Вену. В Вене он провел целую неделю «скучая самым непозволительным образом», и 27-го приехал в Лион. «Не могу тебе описать, — пишет он Анатолию, — до чего мне было приятно увидеть Модеста и его семью. Я застал их вечером во время укладывания Коли Конради в постель. Коля с первого взгляда и навеки очаровал меня. Потом пошли мы с Модестом в кафе и проболтали до 12 ч. ночи. Провел я с ним еще два с половиной дня. Любовь моя к Коле, основанная на его чудном нраве, во-первых, а во-вторых, на глубоком сожалении к нему — возрастала в геометрической прогрессии с каждой минутой, и теперь это для меня одно из самых близких сердцу существ в мире. Что касается Модеста, то привязанность, соединяющая учителя с учеником, необыкновенно трогательна, и в течение этих трех дней было множество случаев, вызывавших слезы умиления во мне. Я очень полюбил также Софью Александровну Ершову (гувернантку Коли). Милое, доброе и хорошее существо, очень сдружившееся с Модестом.
Виши, куда Петр Ильич приехал 1-го июля, сразу произвело самое отвратительное впечатление на него. «Здесь соединилось все, чтобы сделать мое пребывание невыносимым, — говорит он в письмах к братьям, — суета, давка из-за каждого стакана воды у источника, совершенное отсутствие красот природы, условия жизни, из которых самое ужасное, что надо вставать в 5 ч. утра, чтобы получить ванну», но, главное, одиночество, все это вместе породило в душе его тоску, до такой степени сильную, что он «плакал по десяти раз в день», не находил места от наплыва самых мрачных и тягостных мыслей. Полагая, что при таких условиях никакое лечение пользы не принесет, Петр Ильич решил уехать из Виши до окончания курса. Доктор, которому он объявил это решение, уговорил его, однако, выдержать хоть «demi-cure». Петр Ильич послушался, но едва миновали 10 дней со дня приезда, покинул «мерзкий, проклятый, отвратительный Виши». Перед отъездом оттуда он, однако, отдал справедливость целебности его вод. «Ты не поверишь, — писал он мне, — с каким нетерпением я ожидаю отъезда из скучнейшего и благодетелънейшего Виши. Я называю его так, потому что воды его действуют на меня превосходно. Сплю я только плохо и не могу много ходить, так как вода имеет свойство причинять в ногах усталость и чувство томления. Мне нельзя остаться здесь, так как, имей я еще перед собой две с половиной недели пребывания в ненавистном месте, я бы истерзался нравственно, а по уверению здешнего доктора, для целесообразного действия вод необходимо полнейшее спокойствие духа, в котором я теперь нахожусь благодаря моему остроумному изобретению сделать только половину лечения здесь, а половину в Лионе. Само собой, что я с вами поеду не только в Монпелье, но и в Сетт. Не знаю, говорил ли я тебе, что Клиндворт достал мне место на первое представление «Нибелунгов», имеющее состояться 1-го августа. Из этого следует, что я с вами проживу до последних чисел июля».