Переписка с Н. Ф. фон Мекк (1877 год)
9. Мекк - Чайковскому
Вена,
15 января 1879 г.
1/2 9-го часа утра.
Как я рада, мой милый, бесценный друг, что Вы и сами непрочь приехать в Париж, а то я также боялась, чтоб это не было с Вашей стороны только баловством для меня, а быть балованною хотя и очень приятно, но ведь надо и честь знать....
Я была на днях во втором концерте квартета Беккера. Играли очень красивый квартет Rauchenecker'a и виолончельную сонату А. Рубинштейна. Играли ее виолончелист из квартета, имя его не помню, должно быть, венгерец, и какая-то М-mе Франк. Оба они играли посредственно. Эта соната очень милая, но не по силам исполнительнице, хотя у нее техника довольно развитая, mais elle manquait des nerts [но ей недоставало темперамента], которой требует эта соната в разработке тем, и того решительного гордого тона, которого требует сама первая тема. Зала была полна народом, аплодировали очень много. Вчера я была утром в филармоническом концерте Musikfreund Gesellschaft, знаете, под управлением Richter'a. Из всей программы я больше всего хотела слышать “Carnaval” Berlioz'а и только его и прослушала и вернулась домой, потому что ездила без Юли, так как трех билетов нельзя было достать. Публики бывает очень много в этих концертах, но концерты чрезвычайно редки, теперь следующий будет только 2 марта. Увертюра Берлиоза очаровательна. Я нахожу в ней только тот недостаток, что она слишком коротка. Оркестр великолепный, капельмейстер превосходный....
Теперь я играю с большим удовольствием и между прочими сочинениями разных авторов и симфонию Goldmarck'a “Landliche Hochzeit”, которую играли в Петербурге и о которой говорил в своей рецензии Ларош. Мне ужасно нравится этот автор (Goldmarck) и эта симфония, и я совсем не согласна с одним замечанием Лароша о ней, что музыка одного номера, именно, “Im Garten”, слишком мечтательна, поэтична для мужицкой свадьбы,-то, во-первых, неужели музыка, которая изображает крестьянскую свадьбу, должна быть вульгарна и тривиальна, как она есть в действительности? Художник, хотя бы и реалист, но. поэт-реалист, всегда и все передает изящно и грациозно. Я нахожу, что характер наивности сохранен отлично, а тривиальности и быть не должно. Это что касается общего характера. Теперь, говоря о частности, на которую указывает г. Ларош, находя ее слишком мечтательною для сюжета, я смотрю на это так: каждый композитор, который изображает в своей симфонии какую-нибудь картину, имеет полное право передать слушателю и свое собственное впечатление, ощущение при виде ее. Так я понимаю эту тему в “Океане” Рубинштейна.
Ведь это не океан, а чувство человека при виде этого бесконечного пространства, этих неумолкаемых волн, этой неизмеримой глубины, в которой так легко и безвозвратно можно схоронить всякое горе, всю тоску разбитой жизни, обманутых верований, невозможного счастья... В атом мотиве такая же глубокая тоска, как пучина в океане, горе так же безысходно, как его волны, но это человеческое чувство - собственность автора. Так я понимаю и поэтическую задумчивость у Гольдмарка при виде картины, которую он рисует перед слушателем: много, много дум могут пройти в голове человека при этом виде. Эта симфония мне так нравится, что я посылаю ее Вам, мой дорогой. Она в четыре руки, но ведь для Вас это ничего не значит, когда Вы целые партитуры играете на фортепиано a livre ouvert [с листа]. Еще посылаю Вам мелкие пьесы Grieg'a; он умно пишет, хотя натянуто. Также посылаю “Die Konigin von Saba” Гольдмарка и “Carnaval in Paris” Svendsen'a, также игранную в Петербурге в симфоническом собрании. Все эти сочинения я прошу Вас, милый друг мой, не присылать мне назад, потому что у меня есть вторые экземпляры.
Очень, очень Вам благодарна, мой бесценный, за сообщение мне сценариума Вашей оперы. Но, боже мой, как у Вас кипит работа-это поразительно! А только я все-таки и за свое детище-племянницу-хочу у Вас похлопотать, друг мой; не покидайте нашу сюиту, а то уж я начинаю Вас ревновать к опере,-а ведь сюита должна быть очень хороша! До свидания, милый, драгоценный мой. Всем сердцем Ваша
Н. ф.-Мекк.