Переписка с Н. Ф. фон Мекк

297. Чайковский - Мекк

Каменка,

1880 г. октября 8-10. Каменка.

8 октября.

У нас здесь очень невесело. Сестре лучше, но она очень слаба, и ее исхудалый, изнеможенный вид внушает грустные мысли. Вряд ли здоровье ее вполне когда-нибудь восстановится. А между тем с ее благосостоянием связано и благополучие всего семейства. Когда она нездорова, все остальные члены семьи-несчастные люди, так как она внушает им всем какое-то фанатическое чувство любви и привязанности. Непостижимая вещь! В семействе этом есть все элементы для абсолютного всеобщего счастья: все они такие хорошие, все друг друга любят, нет ни в чем недостатка, а между тем какой-то злой демон преследует их, и почти нет таких периодов времени, чтобы все были покойны и счастливы. Так, например, в настоящую минуту, за исключением хозяйственных неудач, которые вполне поправимы, нет никакого бедствия, которое бы угрожало семье. Между тем сестра больна и больна, очевидно, душой, а не телом; слабость последнего есть только отражение ее нравственного состояния. Отчего она страдает, чего боится, что ее беспокоит? Совершенно непонятно. Старшая племянница, Таня, чудесная, умная, добрая девушка, страстно привязанная к родителям и страстно ими любимая, казалось бы, должна быть совсем счастливой девушкой. А между тем она вечно тоскует, вечно предвидит какие-то бедствия, вечно измучена ощущением какой-то неудовлетворенности и смутной тоски. Достаточно этих двух надломленных нравственно лиц в семье, чтобы и все другие страдали какой-то неопределенной тоской. Отчего все это происходит? Я часто задумываюсь над этим вопросом и мучусь сознанием своего бессилия помочь им.

Виноват, дорогой и милый друг, что изливаю перед Вами мою грусть и навожу на Вас уныние, но я так привык говорить с Вами обо всем, что меня волнует и занимает! А погода вполне соответствует моему грустному настроению: дождь льет без конца, сыро и туманно в воздухе, и не предвидится скорой перемены.

10 октября.

Кажется, мы теперь знаем причину того страшного состояния нервной системы, в коем находится сестра. Третьего-дня, как раз после того, как я написал Вам предыдущие строки, ей опять сделалось хуже, и только тут она решилась сказать, что уже более месяца тому назад у нее начались сильные боли в матке, о которых она не решалась говорить доктору, дабы избавиться от тяжкого докторского осмотра, а также чтобы не испугать мужа и детей. С свойственною подобным натурам впечатлительностью она решила тотчас же, что у нее начало смертельной болезни и что нужно терпеть и скрывать это. Отсюда-произошло расстройство нервной системы. Теперь она слегла в постель, и хотя боли ее не покидают, но зато, не будучи принуждена скрывать свои страдания, она переносит их гораздо легче. Доктор полагает, что в воображении своем она крайне-преувеличила силу болезни, что ничего особенно ужасного в этом нет и что боли происходят от опухоли, которую он и лечит теперь притираниями иода.

Но довольно об этом грустном предмете. Перейду к более приятным предметам, а именно, к своим новым музыкальным трудам.

Представьте, дорогой друг мой, что муза моя была так благосклонна ко мне в последнее время (до болезни сестры), что я с большой быстротой написал две вещи, а именно: 1) большую торжественную увертюру для выставки, по просьбе Ник[олая] Гр[игорьевича], и 2) серенаду для струнного оркестра в четырех частях. То и другое я теперь понемножку оркеструю. Увертюра будет очень громка, шумна, но я писал ее без Теплого чувства любви, и поэтому художественных достоинств в ней, вероятно, не будет. Серенаду же, напротив, я сочинил по внутреннему побуждению. Это вещь прочувствованная, и потому, смею думать, не лишенная настоящих достоинств. Как это всегда со мной бывает, в тех местах, которые наиболее мне удались, я думал о Вас, и мне приятно было предвидеть, что они отзовутся в Вас теми же чувствами, которыми и я был полон, когда писал их. Говорят, что хорошие актеры никогда не играют для публики, а всегда избирают одного из зрителей, в котором почему-либо угадывают сочувственную душу, и затем весь вечер играют для него и стараются понравиться ему. Я, когда сочиняю и именно в тех местах, которые выливаются прямо из живого источника согретого чувством вдохновения, непременно всегда обращаюсь мысленно к Вам и предвижу, что пикте так чутко не отзовется на них, как Вы!

Получил “Жоконду” и “Danse bohemienne”. За то и другое благодарю душевно Вас и Юлию Карловну, которая так обязательно упаковала их и надписала мой сложный адрес. Я проиграл “Жоконду” не без удовольствия. Если не ошибаюсь, в Ponchielli нет истинного творческого дарования, но это музыкант с чутьем, не рутинер и не безвкусен, как большинство его собратий. Есть места довольно красивые и эффектные, хотя лишенные всякой оригинальности. Заметно сильное влияние Верди (последнего периода, т. е. автора “Аиды” и “Реквиема”), а также французской оперной школы. Опера эта написана на тот же сюжет, который взял Кю и для своей оперы “Анджело”. Если сравнить обе оперы, то нельзя не отдать преимущества русскому композитору. У Кю и во всяком случае несравненно больше таланта и вкуса. “Danse bohemienne”-очень миленькая вещица, но уж слишком коротка. Ни одна мысль не высказана до конца, форма крайне скомкана и лишена цельности.

Погода у нас стоит ужасная, приводящая в отчаяние и наводящая хандру. Сегодня идет снег пополам с дождем. Будьте здоровы, дорогой друг мой!

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

дальше >>