Переписка с Н. Ф. фон Мекк

339. Мекк - Чайковскому

Браилов,

1881 г. февраля 28-марта 6. Браилов.

28 февраля 1881 г.

Милый бесценный друг! Сию минуту получила Ваше письмо и сию же минуту сажусь отвечать на него, потому что оно коснулось самого больного, самого чувствительного места моего сердца-моего бедного Володи. Я вижу, что злоба, зависть и клевета, которые преследуют моего бедного сына, довели и до Ваших ушей свое шипенье, поэтому скажу Вам, милый друг мой, что да, я действительно нахожусь в отчаянном положении, но не только не Володя довел меня до него, но, напротив, Володя один старается меня извлечь из этого положения, помочь мне выпутаться из него. Он бьется, как рыба об лед, в то время, когда другие, говорящие много о своей заботливости обо мне, о своей готовности много делать для меня, не только дают мне тонуть, не протягивая мне ни одного пальца в помощь, но еще с возмутительною черствостью и бессовестностью стараются вооружить меня против моего бедного Володи и клевещут на него самым низким образом. Во мне возмущается не одно чувство матери, но прежде того чувство справедливости, когда кидают камнями в человека, который кроме добра никому на свете ничего не сделал и который один работает и трудится, как вол, тогда как критики его, будучи обязаны работать в моих делах, сторонятся от них и сваливают их на Володю для того, чтобы легче было критиковать его.

6 марта.

Масса самых тяжелых ощущений во все эти дни не давала мне продолжать мое письмо к Вам, милый друг мой. Постараюсь, если это возможно при моем душевном состоянии, объяснить Вам по порядку, почему n доведена до того бедственного состояния, в каком нахожусь теперь. Первая и единственная причина есть то положение дел, какое досталось мне после смерти моего мужа. Совершенно для меня неожиданно, как гром в ясную погоду, грянули на меня такие долги, о которых мне и не снилось. Были из них такие, которые я знала, но которыми не.беспокоилась нисколько, потому что мне говорили, что их уничтожить очень легко. Это были железнодорожные долги, под залог наших собственных бумаг, акций разных железных дорог, на сумму четыре с половиной миллиона рублей. Но сверх этих после смерти моего мужа мне объявили, что осталось по Браилову полтора миллиона долга, о которых я никогда ничего не слышала. Сверх того, Браилов находился в таком положении, что приносил каждый год дефицита двести тысяч рублей. Прежде чем я могла приняться за устройство дел, долги потребовали немедленной уплаты. А надо Вам сказать, что все процентные бумаги, которые были свободны, мой муж еще за несколько лет до своей смерти передал мне и положил их в банк на мое имя. Я взяла эти бумаги, заложила часть их и уплатила все полтора миллиона долга. Принялись сейчас я и Володя искать покупателя на Браилов, но Вы знаете, легко ли найти такого капиталиста, он и не находился. Л по двести тысяч я все приплачивала к.Браилову. Параллельно с этим за дела железной дороги принялся Володя. Там также оказалось кроме долгов, о которых я Вам помянула, масса долгов правительству, другим железным дорогам, частным лицам и проч. и проч. Эти долги составляли также несколько миллионов, и бедный Володя мой, в двадцать один год, должен был распутывать все ото и оберегать свое семейство от разорения.

Теперь отчасти приподниму перед Вами занавес на самое тяжелое, безысходное горе моей я;изни. Против меня и Володи поднялись интриги, с которыми, конечно, неизбежно соединены клевета, искажение истины, распространение самой возмутительной лжи, и вот тут-то, когда я Вам скажу, что во главе такой шайки стояли люди, мне близкие, из которых один всем своим благосостоянием обязан мне, тогда Вы поймете, почему мне так тяжело жить на свете.... И то не за себя, ведь мне недолго мучиться, а за моего бедного Володю, которого с самого начала его жизни стала уже преследовать людская злоба, зависть и клевета. И если бы Вызнали, как бессердечно, как подло преследуют его. И если бы Вы к этому знали, что за ангельскую душу имеет этот человек; он все прощает и везде, где только может, делает им же добро. Их подлости относительно его его огорчают, у него выступают слезы на глазах при оскорблениях, но никогда не раздражается, никогда не способен ненавидеть, как могу я за него. Пусть бог судит и прощает этих людей, ноя... я не в силах им прощать.

Вы спросите, быть может, почему же явились эти интриги, то я Вам скажу. Все они знали Володю, как сами выражаются, когда он в русской рубашке бегал десятилетним ребенком, и не могут простить ему, что он вырос. Когда умер мой муж, они мечтали, что захватят в руки все дела ч капиталы и будут всем ворочать, и вдруг я не захотела отдать себя в распоряжение этих испрошенных благодетелей, и когда увидела это стремление, то взяла к себе в помощь только того, кого и естественно взять- своего сына. Это их обозлило до того, что они вышли из всяких границ, даже приличий и с тех пор неустанно преследуют и меня и Володю. Если бы Вы знали, что выделывает в настоящее время один из этих добрых людей, тот, которому наиболее добра сделано, Вы бы поняли мои невыносимо тяжелые минуты. Все эти преследования, все клеветы довели до того, что Володя две недели как вышел из правления Либаво-Роменской дороги, где был председателем. Ведь это из своей собственной дороги, Петр Ильич, дороги, которая принадлежит семейству фон-Мекк. Он бросил ее потому, что уже сил не хватало выносить эти окончательные преследования упомянутого лица. Что же касается того, что Володя имел какие-то потери и я к нему пришла на помощь, то в этом нет ни слова правды. Из всех моих взрослых детей Володя меньше всех от меня получает, а именно: замужние дочери получили наделы, с которых имеют от пятнадцати до двадцати тысяч в год дохода: Юля, которая живет у меня на всем готовом, получает на туалет пять тысяч рублей [в год], а Володя, который имеет семейство, получает только семь тысяч в год и не получил никакого еще надела. Вы спросите, вероятно, почему же он получает меньше, то я скажу, что потому, что он сам много зарабатывает, так как он директором в трех правлениях и получает до пятидесяти тысяч рублей в год. Но ведь этим он себе обязан. Я же даю ему так мало потому, что у него есть чем жить, а мои дела постоянно затруднительны, и он постоянно просит меня совсем ничего ему не давать.

Теперь же в моих делах что дальше, то больше и больше раскрывалось и дурное положение. Я бумаги все закладывала и все вносила по разным требованиям. Наконец, нынешнею весною вследствие все тех же преследований я решила произвести раздел между нами, а так как на покупку Браилова являлся один только охотник, который предлагал девятьсот тысяч за него, то я предложила своим детям, что я оставлю его за собою за полтора миллиона рублей. И вот на этот предмет я должна заложить последние бумаги и платить процентов на все долги, которые у меня сформировались уплатою долгов за моего мужа и уплатою за Браилов, от трехсот пятидесяти до четырехсот тысяч рублей. Такую сумму мой бюджет не может выдержать, вот почему мое положение в настоящее время более чем критическое.

Что же касается Вас, мой милый, дорогой друг, то прошу Вас не беспокоиться ни сколько моим положением и понять, что та сумма, о которой Вы говорите, так ничтожна в моем миллионном разорении, что она не может быть чувствительна ни на одной стороне весов, и потому прошу Вас, если Вы не хотите огорчать меня, ничего и не поминать об этом. Я же, с своей стороны, обещаю Вам, дорогой мой, сказать Вам самой, если придет для меня такое положение, что и эта сумма будет иметь значение.

Ко всему тяжелому лично явилось еще это ужасное событие с нашим бедным государем, которое потрясло меня так, что я еще опомниться не могу. Вот как стоит делать добро людям. Бедный, бедный, такой добрый был!

Я не в состоянии ни о чем еще писать, дорогой друг мой. Я думаю, это письмо написано так, что Вы не все в нем ясно поймете, но уже и перечитывать я не в состоянии.

Прощайте, милый, бесценный мой, да сохранит Вас бог от всякого горя. Всем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

дальше >>