Переписка с Н. Ф. фон Мекк

373. Мекк - Чайковскому

Браилов,

24 июня 1881 г.

Милый, несравненный друг! Вчера получила Ваше письмо, в котором Вы говорите, что Александра Ильинишна выезжает двадцать третьего и Лев Васильевич из Жмеринки приедет в Браилов. Я обрадовалась и подняла суету готовить комнаты для Льва Васильевича. Между тем двадцать третье прошло, и я опять в неизвестности, приедет ли Лев Васильевич и когда. Я не получила от него письма, о котором было сказано в его телеграмме....

Как Вы добры, мой милый друг, и как мне дорого, что Вы не забываете мою Милочку. Она только выросла, но осталась таким же наивным ребенком, как была в пятилетнем возрасте. Все вкусы ее, все игры и симпатии совершенно ребяческие, хотя умом она, конечно, развивается, но по своим наклонностям остается такою же bebe, как была прежде и как и продолжают называть ее в семействе и теперь. Вашу музыку очень любит, напевает все Ваши прежние романсы и чаще других колыбельную песню, и совершенно верно.

Но Соня совсем другое дело. Эта так барышня вполне, имеет свои определенные взрослые вкусы, привычки и кокетка, как в восемнадцать лет. Не помню, говорила ли я Вам, что она между прочим занимается поэзиею, кропает стихи и в январе месяце на мое рожденье поднесла мне очень миленькое, конечно относительно, стихотворение на французском языке. Музыкою занимается очень охотно, страстная поклонница Ваших сочинений, играет очень часто с Сашонком в четыре руки “Опричника” и другие аранжировки. Сашок очень часто играет Ваш Andante из Первого квартета, и тогда уж я всегда сажусь в той комнате слушать эту восхитительную вещь, которая надолго производит такой boulevercement [потрясение] во всем моем организме, что мне надо искусственно успокаивать себя. Теперь Сашок разучивает Ваш вальс, посвященный Artot; я ужасно люблю также и это сочинение.

Что Вы говорите, дорогой мой, о потере вдохновения. Как можно допускать такую мысль. Вы тоскуете и потому Вы в апатии. Пусть только успокоится тоска, и вдохновение вспыхнет еще ярче, еще роскошнее. Я вполне понимаю Вашу тоску об Алеше, милый друг мой, Вы тоскуете не об одной только разлуке, но Вам больно, тяжело от той перемены, которую Вы заметили в нем. Вы не можете помириться с тем, чтобы в этом, так сказать, создании Вашем разрушилось то, что взлелеяно Вами, что его возвышало над другими и тешило Вас. Это, действительно, так жаль и больно, что у меня вчуже сердце сжимается, и слезы выступают на глаза, когда я думаю об этом. Было бы очень хорошо его вырвать из этой растлевающей среды, и я опять возвращусь к тому же убеждению, что можно выхлопотать ему по болезни, за которую надо заплатить, увольнение вчистую. Это убеждение во мне еще укрепила моя Саша, которая говорила мне, что даже очень легко избавиться от военной службы и что очень многие и пользуются этим, и между прочим приводит мне в пример своего beau-frer'a, графа Беннигсена, который два года [назад] окончил курс в петербургском лицее и поступил на военную службу отбывать повинность в гвардейскую кавалерию, но через месяц ему надоела дрессировка, которой подвергают кавалеристов; он говорит, что их учили, как будто для цирка готовили, и при этом арапником по ногам хлестали. Поэтому он без большого затруднения достал себе свидетельство о сильной близорукости и был освобожден совершенно от военной службы. Что бы Вам, дорогой мой, похлопотать теперь в Москве устроить такую же вещь для Алеши,- это бы его спасло.

Вы спрашивали, милый друг мой, о здоровье Саши. Слава богу, он теперь совсем здоров, но я все-таки хочу его послать в начале июля в Либаву на морские купанья. Это посоветовал доктор в Москве, и, конечно, это несомненно полезно. Владислав Альбертович в настоящее время не занимается ни музыкою, ни живописью, потому что с увольнением графа Сципио он так занят моими делами, что совсем не имеет времени для искусства, хотя постоянно его тянет к сочинительству и теперь стряпает marche funebre, и, конечно, музыка вполне перетянула живопись; музыка-его жизнь, а живопись была забавою....

А Вы знаете, милый друг мой, что ко мне опять приедет мой французик Бюссик. Ему очень хотелось, и мне было жаль отказать ему; в начале июля он должен приехать.

Пожалуйста, дорогой мой, телеграфируйте мне, когда Лев Васильевич решит день приезда.

До свидания, мой бесценный друг, будьте здоровы и спокойны. Всем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

дальше >>