Переписка с Н. Ф. фон Мекк
328. Мекк - Чайковскому
Плещеево,
29 мая 1886 г.
Дорогой, несравненный друг мой! Вчера получила Вашу телеграмму и сегодня посылаю Вам бюджетную сумму, но не переводом, а русскими кредитными бумажками, потому что, я думаю, это будет для Вас выгоднее разменять их в Париже, так как у нас в Москве ведь нет ни одного порядочного банка. Самый крупный из них. Купеческий, дает такие невозможные по низкости курса переводы, что противно обращаться к нему, а в Париже в каждой мелкой change [меняльной лавке] буду г гораздо добросовестнее. Не откажите, дорогой мой, уведомить меня о получении; я, по обыкновению, для того и посылаю отдельно письмо, чтобы Вы знали о посылке денег.
Я наслаждаюсь свободою и прогулками в Плещееве, хотя в то же время меня страшно тянет на Peйн. Я не знаю, бывали ли Вы там, но ведь летом это божественная местность, и я не могу отделаться от мечты об ней. У меня в нынешнем году так много тревожных ожиданий:
в этом месяце должна разрешиться моя Лида, в июне - Соня, а затем в сентябре - Саша и Анна. Страшно за всех за них, но больше всего я беспокоюсь о Саше: ее нервы в таком ужасном состоянии, что я и подумать не могу, как она вынесет эту тяжелую расправу.
Коля на днях уехал в Каменку и оттуда в свое Копылово на лето. Уехал он в совершенном восторге. Я купила для них в Москве маленький домик (в шестьдесят тысяч рублей), который ему, Коле, и мне также очень нравится: новый, отличной солидной постройки, весь каменный и все службы каменные, с паркетными полами, с хорошенькими обоями и потолками, довольно просторный и очень уютный. Анна еще не видала его, и потому я не знаю, как он понравится ей; дай бог, чтобы им жилось в нем хорошо. Коля уже всё перевез туда, и они в начале августа приедут прямо в этот дом; он находится на Малой Никитской, сейчас у Садовой.
Мой бедный Сашок сидит в Петербурге с женою из-за своей воинской повинности, и как раз сегодня его должны освидетельствовать, чтобы решить, годен ли он для военной службы. Мне очень жаль его, - это такая неприятная процедура, и я боюсь, чтобы его не простудили, у нас это время такая холодная погода. С Максом мне опять горе, опять не выдержал из латыни, ему никак не даются эти древние языки. Другие экзамены идут хорошо, а на латыни второй год проваливается; вероятно, дадут переэкзаменовку, но всё лето уже будет испорчено. Я всегда говорю, что у кого есть хоть трое детей, тот уже покоя никогда не знает, а у меня их десять, и я a la lettre [буквально] покоя никогда не знаю.
Наличное мое семейство, слава богу, здорово, но оно теперь так мало, что даже привыкнуть трудно; нас всего трое: я, Юля и Милочка. Конечно, в доме есть еще Юлия Францевна, гувернантка Милочки, о которой я Вам много раз писала, милый друг мой, и Генрих Пахульский, а Владислав Пахульский был две недели в отсутствии; я; посылала его по делам в Берлин, и он только вчера вернулся. Он, бедный, также всё страдает и нервами и разными катарами, так что постоянно болен. Каждое поколение людей всё делается слабее и слабее, как это печально. Как мне жаль, дорогой мой, что Вам пребывание в Париже так портится визитами и новыми знакомствами. Какая эта скучная сторона жизни и как я счастлива, что избавлена от нее!
Я очень долго не получала от Вас ответа на мою телеграмму о присылке чека и очень беспокоилась о Вас; наконец вчера получила. Когда Вы поедете в Виши, друг мой? Прошу Вас очень не забыть сообщить мне Ваш адрес.
Я приобрела Вашего “Манфреда” в четыре руки и еще фантазию для фортепиано с оркестром, но в переложении для двух фортепиан. Я не знала об этом последнем сочинении, и мне сказал об нем Коля в Москве. Я еще не слышала “Манфреда”. Скажите, дорогой мой, Вы, конечно, знаете кантату Танеева на Иоанна Дамаскина, - хорошее это произведение? Я хочу купить это пение с фортепианом.
Будьте здоровы, милый, дорогой друг мой. Дай господи, чтобы лечение в Виши совсем избавило Вас от Ваших недугов и Вы вернулись бы на родину совсем возобновленным. Всею душою Вас любящая
Н. ф.-Мекк.