Биография Чайковского. Лучший друг
Конечно, сочиняя, композитор высказывал все, что «наболело» и было пережито и прочувствовано, что исходило «непосредственно из души». Это составляло содержание музыки, ее настроение, отражало его чувства — «движения души». Вместе с тем прирожденное аналитическое свойство ума позволяло ему и в своем творчестве трезво переосмысливать существующие традиционные формы и средства музыкальной выразительности. Словом, процесс сочинения у него был управляемым, строго контролируемым (первоначально написанное в черновой рукописи подвергалось совершенствованию).
Опыт многолетней преподавательской практики и музыкально-критической деятельности выработал у Чайковского привычку к аналитическому восприятию произведений других композиторов. Поэтому он всегда высказывал о прослушанном или проигранном четкие суждения, делая те или иные замечания, давая оценку достоинств или недостатков сочинения. Подобная практика, как и собственный композиторский труд, развили у него навык к дисциплинированности в работе, к тщательному отбору средств выражения музыкальной мысли (формы, мелодии, гармонии, ритма, оркестровки, динамических оттенков и т. д.).
«Всякое музыкальное кушанье должно быть удобоваримо, а для этого не должно состоять из слишком большого количества ингредиентов». «Наш музыкальный организм так устроен, что в симфоническом произведении мы, по первому слушанию, в состоянии резко отличить и усвоить только два, много три полифонически и оркестрово разработанные основные мотива, и, согласно с этим условием художественного понимания, установившаяся в музыкальной науке форма симфонического произведения изобретена и распланирована ввиду только двух главных тем с присоединением к ним разве еще одной второстепенной»,— считал он. Те или иные гармонии могут быть вызваны только «сущностью музыкальной мысли». Диссонирующие комбинации должны быть мотивированы: «всякое нарушение гармонического закона только тогда красиво, как бы оно ни было резко, когда оно происходит под влиянием давления мелодического начала». «Диссонанс есть величайшая сила музыки; если б не было его, то музыка обречена была бы только на изображение вечного блаженства, тогда как нам всего дороже в музыке ее способность,— подчеркивал композитор,— выражать наши страсти, наши муки. Консонирующие сочетания бессильны, когда нужно тронуть, потрясти, взволновать, и поэтому диссонанс имеет капитальное значение, но нужно пользоваться им с умением, вкусом и искусством».
Петр Ильич доказывал, что «новизна и оригинальность» музыкального языка состоит отнюдь не в «попирании ногами всего, что до сих пор признавалось условием музыкальной красоты», что суть художественной красоты совсем не в «гармонических курьезах». Он был убежденным противником превращения приемов музыкальной выразительности из средств выражения чувств в самоцель или цель, в повод к «изобретению того или иного сочетания звуков», к погоне за «хорошенькими и пикантными звуковыми эффектами». Но не только проблемы творчества и музыкального искусства содержались в многолетней и обширной переписке Петра Ильича с Надеждой Филаретовной... Все, что составляло суть его жизни, находило отражение в письмах к лучшему другу.