М. И. Чайковский. Детские годы П. И. Чайковского

6 февраля 1848 года Илья Петрович, по прошению, получил отставку с пожалованием чина генерал-майора и пенсией. За несколько времени до отъезда у него начались переговоры с управлением заводов одного богатейшего частного лица о поступлении к нему на службу. Так как пребывание в Москве для устройства этого дела было необходимо, то осенью того же года он со всей семьей покинул Воткинск. Вследствие того что Александра Андреевна намеревалась по приезде в столицу отдать Лидию в институт, а старших сыновей в учебные заведения, младшие же скорее нуждались в бонне, чем в гувернантке, Фанни оказалась ненужною и поэтому, отказавшись следовать за семьей в столицу, приняла очень выгодное предложение помещиков Нератовых и рассталась со своими друзьями навсегда. Из всей семьи ей удалось потом видеться только с Петром Ильичом сорок четыре года спустя.

Из переписки с нею Чайковских видно, как обеим сторонам тяжело досталась эта разлука. Ни о Фанни никогда не забывали, ни она до сих пор их не забыла.

Чтобы устранить тяжелые сцены расставания с детьми, решено было устроить отъезд Фанни, пока они спали, ранним утром. Александра Андреевна надеялась, что горе разлуки с любимой наставницей будет рассеяно в детях приготовлениями к собственному отъезду в Москву, который состоялся в тот же день, позднее. <...>

26 сентября 1848 года вся семья, кроме Надежды Тимофеевны, покинула Воткинск. Настасья Васильевна Попова проводила Чайковских до Сарапула, где отделилась и поехала в Уфу к родным. Оттуда, тотчас по приезде, она так описывает Фанни день отъезда: «Теперь начну вам рассказывать, как мы расстались с Боткинским заводом. В воскресенье с утра у нас был полон дом. Все прощались; многие плакали. Поздно к вечеру мы все вместе выехали с завода. Мужчины многие провожали нас до Сарапула 11. Мы остановились у Карташева, в доме была ужасная теснота. Петенька очень скучал, не знал, что ему делать, у всех просил пера и бумажки писать к вам и ни одно письмо не мог окончить, чуть не плакал, говорил, что никак нельзя послать: на самом лучшем письме сделал семь т а ш е й» (Клякс. La tache (фр.) — пятно).

9 октября путешественники приехали в Москву. Здесь их ожидали неудачи и тяжелые впечатления. Во-первых, Илья Петрович, доверив еще в Воткинске одному лицу тайну делаемых ему блестящих предложений, узнал в Москве, что вероломный приятель злоупотребил доверием и успел уже сам занять его место, а во-вторых, тотчас по приезде, господствовавшая тогда эпидемия холеры прокралась в их дом. Бонна младших детей чуть не погибла от нее. Все вместе: и неопределенность положения, в котором очутилась семья, и отсутствие Ильи Петровича, который, узнав неприятную новость, поспешил в Петербург, и мрачный признак холеры — сделали пребывание в первопрестольной тяжелым и нерадостным. Все корреспонденты Фанни выражают это. Особенно сильно все это отразилось на не зажившей еще от ран разлуки с воткинцами чувствительной душе Пети. Она, может быть, как никогда еще до сих пор, нуждалась во внимательном и любвеобильном уходе и, как никогда еще, не была лишена его в такой степени.

Среди хлопот, сопряженных с путешествием, в заботах о дальнейшей участи мужа Александре Андреевне некогда было присматриваться к настроению каждого ребенка. Она поручила их старшей сестре, полудевочке, вовсе не подготовленной к педагогической деятельности. Зинаида Ильинична всегда была единственным членом семьи, не отдававшим предпочтения Петру. Ее любимец был Николай, и поэтому, более чем вероятно, в роли гувернантки она была и нетерпелива, и несправедлива к маленькому поэту, который, до сих пор помня только добро, оказываемое ему, теперь научился помнить зло. Позднейшая холодность к старшей сестре, очевидно, имеет зародышем эти первые сношения с ней. Среди всего этого безмятежное и светлое прошлое в воображении мальчика стало еще краше, еще идеальнее, тоска по нем острее. <...>

В первых числах ноября Чайковские приехали в Петербург и поселились на Васильевском острове, близ Биржи, в доме Меняева.

Здесь первые впечатления были отраднее, чем в Москве: молодая столица имела преимущество перед старой — это была родина Александры Андреевны и почти родина Ильи Петровича; в ней жило большинство родных, друзей и знакомых. К тому же никакие неприятные неожиданности не омрачили ни переезда, ни водворения семьи в новом месте. После краткого перерыва она снова зажила счастливо и спокойно.

Но для Петра здесь и началось настоящее испытание. Во-первых, тотчас же по приезде он и Николай были отданы в пансион Шмеллинга. Избалованные ласковым и участливым обхождением Фанни, они в первый раз встали перед безучастно относящимся к ним учителем пансиона; вместо прежних товарищей, Лидии и Венички, увидали ораву мальчишек, встретивших их как новичков, по обычаю, приставаниями и колотушками. Потом, оба брата поступили в разгар учебного сезона; пришлось нагонять пройденный другими курс наук, а вследствие этого заниматься чрезмерно много. Они уходили в восьмом часу из дому и только в пять возвращались. Приготовлять уроки было так трудно, что по вечерам приходилось иногда просиживать за книгой до полуночи. Кроме того, в это же время начались серьезные занятия музыкой с учителем, пианистом г-ном Филипповым. Судя по результатам, достигнутым в очень короткое время, можно смело сказать, что учитель этот был из хороших и что он заставлял много трудиться своего талантливого ученика. Во всяком случае, работа была не по силам. «Дети уже не те,— писала Александра Андреевна,— что были в Воткинске; свежесть и веселость их исчезла. Николай постоянно бледный и худощавый, Пьер — тоже». Понятно, что при этих условиях воспоминания о Воткинске представлялись райским сном, тоска по возлюбленной гувернантке еще обострилась. «Пьер заплакал от радости, когда получил ваше письмо, милая, добрая Фанни». «Каждый день дети вспоминают вас; Пьер говорит, что хочет уверить себя, что это сон — его пребывание в Петербурге, что он желает проснуться в Воткинске около своей дорогой Фанни. Он был бы тогда самым счастливым из смертных».

← в начало | дальше →