В. П. Погожев. Воспоминания о П. И. Чайковском
„Иоланта" имела несомненный успех; успех же „Щелкунчика" был меньше, сравнительно с бывшим успехом „Спящей красавицы". По моему мнению, тому были до некоторой степени две причины: во-первых, отчасти комический, шуточный сюжет балета „Щелкунчик" мало подходил к направлению таланта Чайковского который, вероятно, при композиции этого балета не чувствовал себя в седле. Во-вторых, болезнь балетмейстера Мариуса Мариусовича Петипа. Хореографическая и постановочная композиция второй половины балета принадлежала второму балетмейстеру — Льву Ивановичу Иванову, далеко отставшему от Петипа и в таланте, и в фантазии, и во вкусе».
«Иоланта» и «Щелкунчик» были последними сценическими произведениями Петра Ильича и последними постановками, на которых он присутствовал. Его прекрасный балет «Лебединое озеро», написанный им еще в 1876 году, был поставлен на Мариинском театре уже после смерти композитора.
Довольный удачей своих новых произведений, Чайковский вскоре же после их постановки покинул Петербург, два раза ездил за границу и в мае месяце был в Англии, где, по постановлению Кембриджского университета, облекся в тогу «honoris causa» — доктора музыки.
В последний год жизни Петра Ильича я сравнительно редко с ним видался, ибо он мало времени провел в Петербурге.
При особенно памятной мне, последней, как оказалось, нашей встрече в земной жизни, я настойчиво возобновил неоднократно уже поднимавшийся мною разговор с Петром Ильичом по поводу его оперы «Орлеанская дева». Очаровательные первые два акта этой оперы имели в свое время большой успех, вторая же половина оперы значительно уступала им и даже портила общее впечатление от оперы. Ни сцена Иоанны с Дюнуа, ни картина в соборе, ни финал с казнью Иоанны не имели успеха. Все это я откровенно высказал Чайковскому и упрашивал его переделать вторую часть оперы. Я с увлечением, горячо говорил Петру Ильичу о красотах начала оперы, напевал ему мелодии наиболее любимых мною мест, как, например: чудный гимн первой картины, во второй картине — прелестная песенка менестрелей: «Бессменной чередой к могиле всяк спешит», ариозо Кардинала при ударе грома после речи Иоанны во дворце: «Должно молчать перед глаголом неба!» Чайковский заинтересовался моим разговором.
— Как вы все это хорошо помните! — видимо польщенный и довольный, сказал он.
— Помню, потому что это прекрасно, а переделаете вторую часть — и вся опера будет прекрасна!
— Вы думаете? — с оживлением спросил Петр Ильич.
— Не только думаю, но убежден! Восходящая ветвь карьеры Иоанны-девственницы, вдохновленной, экзальтированной патриотки, со всей окружающей ее исторической обстановкой, великолепно проведена в вашей музыке. А зенит торжества и дальнейшая картина драмы Иоанны-женщины с ужасом ее трагического конца,— сравнительно бледна, мало интересна и не захватывает зрителя.
— Да,— сказал Чайковский,— не вы первый мне говорите это... по существу, я не спорю. Я согласен: музыку эту надо переделать... но, боже мой!... вы себе представить не можете, до чего трудно, как противно даже приниматься за работу переделки и исправления старого произведения!
— Примитесь, дорогой Петр Ильич,— уговаривал я.— Примитесь, и вы создадите «Орлеанскую деву», которой будете гордиться, ведь тема ее в высшей степени благодарная! Эта опера будет иметь громадный, не только русский, но и общеевропейский успех и, поверьте, сделается вашим любимым детищем.
— Надо подумать,— уже с несколько пониженной нерешительностью сказал он.