Ю. И. Поплавский. Последний день Чайковского в Клину
Нотная библиотека Петра Ильича была необыкновенно разнообразна. На первом плане — шкаф с великолепным лейпцигским изданием всех сочинений Моцарта. Сочинения композиторов новейшего времени — почти все с сердечными надписями авторов. Почетное место занимают партитуры Глинки. На некоторых произведениях молодых композиторов — масса поправок, заметок, а зачастую на полях написаны рукою Петра Ильича советы. Он интересовался каждой новинкой и каждую внимательно просматривал.
Один из шкафов отдан мастерам слова и мысли. Здесь, наряду с Пушкиным, Гейне, А. Толстым, Гюго — важно разместились увесистые тома с надписями на корешках — Вундт, Шопенгауэр, Милль, Спенсер — и вообще имен философов, которых артисты привыкли более уважать, чем читать. Тут же стоит небольшой шкаф с художественными, преимущественно английскими, изданиями всемирных поэтов — Данте, Шекспира, Байрона, Мильтона. В углу горка с ценными подарками. Из них бросаются в глаза: золотое перо, кубки и братины и серебряная статуэтка Свободы, вывезенная из Америки.
Затем я перешел к фотографиям. Коллекция их далеко оставляет за собой самое пылкое воображение любителя. Стенные портреты Баха, Генделя, Моцарта, Бетховена, Глинки, А. Рубинштейна и других музыкантов, из которых многие с автографами («а mon ami» — Моему другу — фр.) «великому художнику» или «собрату», чередуются с серебряными венками и портретами родных. В уютном уголке с мягкой мебелью, на овальном столике, лежали художественно выполненные папки с адресами русских и иностранных учреждений, ученых и музыкальных обществ. Тут же стояли красивые сафьяновые коробки, полные фотографических карточек, помещавшихся, смотря по формату и величине, в отделениях, образованных перегородками. Здесь же, среди художников, певцов, поэтов, композиторов и виртуозов всего земного шара, не без приятного, сознаюсь, изумления, увидел я под некоей безусой физиономией собственную свою подпись.
Петр Ильич окончил просмотр рукописи — и мы перешли в столовую. В этот вечер он много говорил нам о виртуозах и какие требования предъявляет к ним публика. Как и всегда, речь Петра Ильича была изукрашена яркими примерами из жизни известных теперь артистов, которых первые робкие шаги к славе Петр Ильич не только видел, но и нередко направлял.
Разговор зашел, между прочим, о скончавшемся тогда Гуно, и Петр Ильич подтвердил известный эпизод с маршем, написанным для оперы «Иоанн Грозный». Оперу эту Гуно не кончил, а пестрые ландскнехты в «Фаусте» нуждались в воинственной песне4. Увы, русская публика, шумно требуя повторения эффектного ансамбля четвертого акта оперы «Фауст», и не подозревает, какой удар наносит она каждый раз своему патриотическому чувству, восхищаясь победой немецких воинов над казаками.
Вспоминая начало музыкальной карьеры, Петр Ильич рассказал нам историю первого своего гонорара за музыку. «Будучи в консерватории, я считался присяжным аккомпаниатором. В это время приехал в Петербург молодой скрипач, известный теперь в Москве, [В. В.] Б[езекирский] и был приглашен играть на вечере у великой княгини Елены Павловны. На этом вечере я ему аккомпанировал и получил в подарок от Б[езекирского] ноктюрн его сочинения. Представьте мой восторг на другой день, когда принесли пакет из канцелярии ее высочества и в нем двадцать рублей».