Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
№ 118. К нему же.
(Декабрь).
<...> Давно не писал тебе, но у меня множество обстоятельств, лишавших меня возможности писать письма, ибо все свободное время я посвящал одной особе, о которой ты уже, конечно, слышал, и которую я очень люблю.
Музыкальные мои дела находятся в следующем положении: на днях выходят из печати две мои фортепианные пьесы (Вальс-каприччио, ор. 4 и «Романс без слов», ор. 5.), переложил для четырех рук 25 русских песен (В тематическом каталоге П. Юргенсона эти песни значатся вместе с другими, сделанными позже, только в оглавлении, стр. 156.), которые печатаются, и инструментую оркестровую фантазию («Фатум») для пятого концерта Музыкального общества.
На днях был концерт в пользу недостаточных студентов, где в последний раз перед отъездом пела «одна особа». На этом же концерте исполнялись мои танцы, и Н. Рубинштейн исполнил мою фортепианную пьесу, посвященную Арто.
По-прежнему продолжаю довольно часто бывать в Артистическом кружке, где обыкновенно ужинаю со стариками Садовским и Живокини.
№ 119. К И. П. Чайковскому.
26 декабря.
Милый, дорогой мой папочка! к моему величайшему огорчению, обстоятельства воспрепятствовали мне съездить в Петербург. Эта поездка стоила бы мне, по крайней мере, сто рублей, а у меня их в настоящее время нет. Итак, поздравляю вас с новым годом заочно, нечего и говорить о том, что я вам желаю счастья и всяких благ.
Так как до вас, конечно, доходили слухи о моей женитьбе, и вам, был» может, неприятно, что я сам о ней ничего вам не писал, то я вам сейчас объясню, в чем дело.
С Арто я познакомился весной, но у нее был всего один раз, после ее бенефиса, на ужине. По возвращении ее нынешней осенью я в продолжение месяца вовсе у нее не был. Случайно встретились мы с ней на одном музыкальном вечере; она изъявила удивление, что я у нее не бываю, я обещал быть у нее, но не исполнил бы обещания (по свойственной мне тугости на новые знакомства), если бы Антон Рубинштейн, проездом бывший в Москве, не потащил меня к ней. С тех пор я чуть не каждый день стал получать от нее пригласительные записки и мало-помалу привык бывать у нее каждый день. Вскоре мы воспламенились друг к другу весьма нежными чувствами, и взаимные признания немедленно засим воспоследовали. Само собой, что тут возник вопрос о законном браке, которого мы оба с ней весьма желаем и который должен совершиться летом, если ничто тому не помешает. Но в том-то и сила, что существуют некоторые препятствия. Во-первых, ее мать, которая постоянно находится при ней и имеет на свою дочь значительное влияние, противится браку, находя, что я слишком молод для дочери и, по всей вероятности, боясь, что я заставлю ее жить в России. Во-вторых, мои друзья, и в особенности Н. Рубинштейн, употребляют самые энершческие усилия, дабы я не исполнил предполагаемый план женитьбы. Они говорят, что, сделавшись мужем знаменитой певицы, я буду играть весьма жалкую роль мужа своей жены, т. е. буду ездить за ней по всем углам Европы, жить на ее счет, отвыкну и не буду иметь возможности работать, словом, что когда любовь моя к ней немножко охладеет, останутся одни страдания самолюбия, отчаяние и погибель. Можно было бы предупредить возможность этого несчастья решением ее сойти со сцены и жить в России — но она говорит, что, несмотря на всю свою любовь ко мне, она не может решиться бросить сцену, к которой привыкла и которая доставляет ей славу и деньги. В настоящее время она уже уехала петь в Варшаву, и мы остановились на том, что летом я приеду в ее имение (близ Парижа), и там решится судьба.