Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
XI
1874 — 1875
По возвращении в Москву Петр Ильич узнал, что заблуждался, считая сроком конкурса 1 января 1875 г. Это очень сильно расстроило его. Как и всякому сочинителю, ему было свойственно нетерпеливое желание скорейшего исполнения своего произведения. Но усиливалось в данном случае это нетерпение тем, во-первых, что в этом отношении Петр Ильич был избалован Н. Рубинштейном, выносившим на эстраду его партитуры еще с невысохшими чернилами, а во-вторых, тем, что никогда еще, кажется, он не был так доволен своим детищем, как на этот раз. Видеть «Вакулу» на сцене и поскорее загладить казавшееся ему позорным впечатление «Опричника» сделалось для него почти пунктом помешательства, доведшим до поступка, который в более спокойном состоянии ему самому показался бы неблаговидным.
Петр Ильич вообще не умел хранить тайн, тем менее коща дело шло, как ему казалось, о «реабилитации» его композиторского достоинства, поколебленного «ненавистным» «Опричником», и поэтому не только не давал себе труда скрывать о своем участии в конкурсе, но, напротив, говорил о нем всем и каждому. Мало того, с невероятной для человека его лет, но несомненной наивностью он прямо завел речь в дирекции петербургских театров о постановке «Вакулы» до конкурса. Из оправданий, которые он дает своему поведению в ниже приводимом мною письме видно, как мало в то время он сознавал еще всю несправедливость своих претензий по отношению к другим конкурентам, до какой степени смутно понимал значение своей болтливости в таком деле, как конкурс, ще тайна имен конкурирующих есть первое условие беспристрастности в оценке их труда.
№ 218. К И. П. Чайковскому.
27 сентября 1874 г.
<...> Я, во-первых, совершенно здоров, а во вторых, очень доволен своей новой квартирой, которую Модест осматривал вместе со мной. Он бы теперь не узнал ее — до того она стала прелестна. (На Малой Никитской, в доме Полуектова, против церкви Св. Георгия.) Все остальное идет по-старому.
№ 219а. Э. Направнику.
19 октября.
<...> Сегодня я узнал, что вы и великий князь были очень недовольны моей попыткой провести мою оперу помимо конкурса. Мне очень жаль, что совершенно частное мое сообщение вам и г. Кондратьеву было доведено до вел. князя, который думал, что я как бы хотел выразить свое нежелание подчиниться правилам конкурса. Между тем дело объясняется очень просто. Я воображал, что срок конкурса 1 января 1875 года и потому торопился кончить партитуру. Приехав из деревни в Москву, я узнал, что приходится ждать более года. В моем нетерпении упрочить постановку оперы (которой я дорожу, действительно, больше, чем деньгами) я совершенно частным образом написал в ответном письме г. Кондратьеву, что хотел бы узнать, не может ли моя опера быть принята в театр помимо конкурса. Я просил его переговорить при случае с вами и дать мне ответ. Теперь я вижу, что это с моей стороны была ужасная глупость, потому что я не могу распоряжаться текстом оперы. Но напрасно вы не написали или не поручили написать г. Кондратьеву мне, что я глуп, и вместо того заподозрили меня в каких-то коварных умыслах, которых у меня и в помыслах не было. Очень прошу вас разувериться в этом, а также разуверить великого князя, который, как говорит Рубинштейн, был очень недоволен.
Кстати, позвольте вас поблагодарить за включение в репертуар Музыкального общества «Бури». Может быть, она нескоро еще будет исполняться, но я пользуюсь случаем, чтобы исправить ошибку в инструментовке. Я заметил в интродукции, где все струнные разделены на три н у всех особый ритм, что первые скрипки слышны более других, во-первых, потому что они сильнее друшх, а во-вторых, потому что они выше. Так как желательно, чтобы в этом месте не было заметно никакого определенного ритма, то я прошу вас велеть первым скрипкам играть ррр, а остальным просто р.